остатками собственного немудрящего обеда. Без привычной обильной пищи было тяжело, желудок вечно крутило от голода или от той вонючей баланды, которая заменяла нормальную еду. И вот сейчас – долг платежом красен – он бросился на выручку приятелю и тут же распластался на земле – удар массивной дубинкой под колено сбил его с ног.
– Ты куда это наладился, Безымянный?
– Вам что, повылазило? Ему надо помочь!
– Ты как разговариваешь с надсмотрщиком, Безымянный?! – Дубина вновь и вновь опускалась на мускулистую спину раба.
«Я не Безымянный! – хотелось крикнуть ему. – Я сын фараона, наследник престола!»
Но едва он успел открыть рот, удар с размаху ногой в лицо разбил ему губы. Затем последовал новый удар в живот.
– Безымянный, ты и есть Безымянный! Об остальном забудь! Кто бы ты ни был раньше – ты ничто! Ты меньше, чем ничто! Собственная тень, одушевленная чарами жрецов. Если бы не их слово, ты был бы уже мертв!
Он утер тыльной стороной ладони кровь с разбитого лица, но больше получилось размазать, чем утереть, и его вид вызвал у надзирателей лишь смех.
– Господин старший надзиратель, – он попытался взять себя в руки, – я прошу вас позволить ему помочь…
– Ты и впрямь не в себе, если решил, что этому отбросу нужна помощь. Нам здесь не нужен искалеченный раб, не нужен лишний рот, еды и так мало, а работы много. Или ты готов отдавать ему свою пайку? – На лице старшего надзирателя отразилась глумливая усмешка. – Только безумец согласился бы здесь поделиться хотя бы хлебной крошкой. Этого мы скормим священному крокодилу. Он любит, когда добыча еще дергается. Так что порадуйся, тебе не придется его кормить. – Глумливая усмешка продолжала играть на губах надзирателя. – А вот работать за него придется, чтоб впредь был умнее и не лез в хозяйские дела.
– Хозяйские дела?! – вспылил тот, кого прозвали Безымянным. – Но ведь это же ты продал Сетхатепу двенадцать рабов, убедив писца в своем отчете обозначить их умершими в пути от лихорадки. Продал и получил хороший куш.
– Ты что же, вздумал мне угрожать? – побагровел надзиратель и с силой ткнул раба дубинкой в грудь. – Эй, десяток плетей ему за непослушание!
– Хозяин велел его беречь, – тихо напомнил старшему надзирателю один из его подчиненных.
– Если бы я его не берег, плетей было бы двадцать, а может, и все сто, – злобно оскалился торговец живым товаром. – Раб должен знать свое место. – Он вновь повернулся к Безымянному: – Десять плетей – и за работу!
Тайлер напрягся, приготовился как можно дороже продать свою жизнь. И вдруг почувствовал, как кто-то трясет его за плечо:
– Ну же, проснись! Телефон!
Глава 8
С самого раннего утра, еще до рассвета, блистательный Мемфис полнился слухом: властительный фараон, живое воплощение Гора, соединился со своим могущественным отцом и вскоре отправится в последнее траурное плавание по великому Нилу. Ворота дворца были наглухо заперты, и на стенах дежурила молчаливая стража. Встревоженный шепот жителей столицы нарастал, постепенно становясь подобным штормовому гулу. Ночные события – нелепую попытку штурма – можно было бы счесть пьяной выходкой чужестранцев, когда бы ни привела она к столь фатальному исходу. Мертвые тела мятежников крючьями стащили к берегу и бросили в Нил на корм священным крокодилам, а город застыл в ожидании часа, когда жрецы назовут стране имя нового фараона.
Между тем во дворце царила паника, обуздываемая лишь железной рукой Микенца. Тот был мрачен и тверд, как замшелый утес среди волнующихся морских волн. Сейчас же, после смерти повелителя, он велел обыскать дворец, в особенности тех, кто приближался к спальне государя. В комнате одной из незначительных служительниц, жившей при дворце, воины обнаружили увесистый сверток с лидийскими золотыми монетами и драгоценностями. Она пыталась убедить стражников, что это ее сбережения за много лет, но пары ударов палкой оказалось достаточно, чтобы воющая от страха и боли служанка созналась в коварном умысле. Но хуже всего было сообщение, что на убийство ее подстрекал не кто иной, как Ба-Ка – престолонаследник, заждавшийся восшествия на трон.
Вскоре после этого во дворце был собран малый совет ближайших родственников государя. Возглавлять его по праву старшего был поставлен брат покойного, которого сопровождал его ближайший советник и родич, верховный жрец Ниау – Асхотен, чудесным образом вновь объявившийся в столице.
– Все мы теперь знаем, – начал он, – что нечестивый выродок Ба-Ка поднял руку на отца, поднял руку на государя, поднял руку на божественное воплощение Гора, чем осудил себя на вечные муки! Ибо нет казни ни на этом свете, ни на том, которой он не был бы достоин.
– Мой сын не делал этого! – вмешалась вдова фараона, вскакивая с места. – Он горяч и вспыльчив, но он любил отца!
– Должно быть, власть он любил больше, – насмешливо ответил Асхотен, тяжелым давящим взглядом заставляя сестру замолчать и сесть на место. – Не я, а вернейший из верных твоего мужа выведал у убийцы, кто нанял ее. Неизвестно, кто еще стоял за этим заговором, но я заберу преступницу к себе – у меня она все расскажет.
– И все равно я не верю! – утирая слезы, настаивала мать.
– Тебя можно понять, сестра, но все говорит о том, что эти обвинения – правда. В тот самый миг, когда почитаемый наш фараон прощался с жизнью, Ба-Ка только что не силой заставил доблестнейшего Микенца выпустить его из дворца в город, объятый мятежом. Тот дал ему охрану, но сегодня утром дворцовых стражей нашли убитыми.
