была толпа, которой нечего терять, рвущаяся вперед по трупам своих товарищей. Только вот поднять этот двуногий скот на восстание казалось еще менее реальным, чем взобраться по отвесной стене.
И тут боги свершили чудо, хотя сначала оно показалось Ба-Ка новой казнью. В тот день главный надсмотрщик явился на карьер с лицом, сияющим как начищенный священный щит.
– Сегодня наш повелитель, молодой фараон Сетх-Ка, женится на прекрасной Асо. Сегодня каждый из вас получит двойную порцию еды и пива – столько, сколько сможет выпить. Даже вы, ничтожные твари, в этот день должны веселиться.
Безымянный стиснул до скрипа зубы и вцепился в свое кайло, как опытный кормщик в час шторма – в рулевое весло. Больше всего на свете желал он в этот миг опустить свое немудрящее орудие на голову брата. Этот мягкотелый зануда, вечно занятый своими зверушками, отнял у него все: свободу, власть, любимую девушку, обрек на позорное долгое умирание! Ба-Ка нащупал среди лохмотьев рукоять кинжала. Вот сейчас, когда их поднимут наверх, чтобы допьяна напоить пивом, и следует начать. Сейчас или никогда! Какая разница, что будет дальше? Прекратится ли эта бессмысленная нелепая жизнь или одержат они победу – все лучше, чем гнить тут заживо.
Клеть с рабами медленно поползла вверх, поднимая их на поверхность. Вот она остановилась, заморенные непосильным трудом люди впервые за этот месяц поднялись на землю. Безымянный неспешно оглядывался по сторонам, высматривая первую жертву. Ему очень хотелось, чтобы это был главный надсмотрщик, но тот стоял вдалеке у чана с пивом, не забывая отхлебывать из ковшика, прежде чем наливать хмельной напиток рабам. «Это хорошо, сейчас все они упьются, самое время будет пустить в ход кинжал. Никто и опомниться не успеет, – думал он, стараясь безучастно глядеть на пирующих. – Очень хорошо!» Бунтарь, стараясь не подавать вида, потянулся к оружию.
– Это мой кинжал, – послышался за спиной негромкий голос. – Тихо, тихо, не нужно выхватывать его и пускать в ход сейчас тоже не нужно.
Мудрейший Ур Маа, верховный жрец Тота, в последние дни чувствовал приближение чего-то огромного, страшного, не поддающегося осмыслению слабым человеческим умом. Конечно, слабым его можно было называть лишь в сравнении с божественной мудростью, являемой ему порою в откровениях, но сегодня Ур Маа, как никогда, чувствовал эту слабость. Внезапная смерть фараона, исчезновение старшего наследника в первый миг показались жрецу воплощением той самой нависшей угрозы, но лишь в первый миг. В тот же злосчастный день он понял, что это лишь начало, отдаленный раскат грома перед грядущей страшной грозой. Однако боги не лишают надежды верных своих, и тому, кому суждена битва, они вручают оружие.
Видение, в котором открывались место и время обнаружения такого священного оружия, было явлено Ур Маа среди ночи на тончайшей грани между сном и явью. Тогда жрец проснулся в горячем поту, вылил на себя принесенный слугами кувшин воды и принялся размышлять, силясь восстановить в сознании увиденное несколько мгновений назад: рабы в каменоломне, стражники и цветок, как будто вырезанный из цветного хрусталя и в то же время живой – Ур Маа чувствовал это, хотя и не мог объяснить. Вот только куда идти, где искать эту каменоломню? Не ломая себе голову над этим, верховный жрец Тота отправился куда глаза глядят. Он частенько делал так, когда видения не подсказывали ему точного места, где случится то или иное событие. И всякий раз ноги сами приводили его к цели.
Этот раз не был исключением. Когда же явленный во сне цветок оказался у него в руках, он вдруг почувствовал, всей кожей ощутил, что следует поспешить во дворец и, повинуясь воле Тота, свершить там чудо. Пожалуй, он единственный во всем Египте понял суть произошедшего – на ложе перед ним была уже не прелестная Асо, высокородная племянница фараона. Душа бедной девочки отправилась в странствие по Нижнему Нилу, и спасти ее уже никто и ничто не могло. Ее тело стало лишь сосудом, прекрасным, совершенным, но лишь видимой оболочкой для той, что была воплощена для земной жизни. Когда он увидел ее уже бодрствующей с массивными украшениями из хризоколлы на плечах и груди, в единый миг догадался, кого впустил в этот мир. И хотя Ур Маа обращался к ней диковинным именем Лауэия, двух мнений быть не могло – перед ним была воплощенная Хатор, покровительница материнства и всего рожденного. Конечно, как иначе? Ведь если фараон – земное воплощение Гора, то его небесная жена станет его женой земной.
Иной бы удивился, чем несравненная Хатор может защитить этот мир от грозящей ему беды, но он-то знал о тайных мистериях, почитавших Хатор как женщину-львицу, о красном пиве, подносимом ей на этих мистериях вместо крови, дабы унять ее свирепый дух. Но в жизни кровь заменить было нечем. И пивом могущественная богиня, конечно, не удовлетворится. Должно быть, теперь и впрямь настал час, когда ярость Хатор противостояла темной силе неведомого врага. О большем он не осмелился спрашивать, ибо все, что дозволено знать, Тот открывал ему и без произнесенных вопросов. А все остальное было не его ума дело.
Ба-Ка дернулся, будто его вытянули вдоль спины плетью. Надо же так глупо попасться! Но звучавший за спиной голос вовсе не был злорадным или угрожающим.
– Ты что же думал, отсюда можно сбежать? – продолжал голос. – Куда? Вокруг болото и джунгли.
– Что с того? – процедил сын фараона. – Лучше умереть свободным, чем жить, как я.
– Лучше жить свободным. И на троне, принц Ба-Ка.
Собственное имя прозвучало для Безымянного будто гром среди ясного неба.
– Кто ты и чего хочешь? – прошептал он.
– Пока это не важно. Когда все достаточно хлебнут пива, затеешь драку вот с ним. – Неизвестный окликнул одного из рабов. – Об остальном я позабочусь сам.
Ба-Ка почувствовал сильный толчок в спину, так что еле удержался на ногах.
– А ну ступай, что стал! – прикрикнул тот же голос. – Фараон жалует тебе пиво, радуйся и славь государя!
Несостоявшийся престолонаследник оглянулся, но разглядеть говорившего не смог – тот скрылся в шеренге весело хохочущих надзирателей.
Темнело, как всегда, быстро. Огороженный каменной изгородью загон для рабов был забит людским отребьем, на радостях окончательно потерявшим человеческий вид.
