Факел в ночи

– Он хотел знать все, – мрачно проговорил Дарин. – Но спрашивал наобум. Как будто не был уверен, о чем именно надо спрашивать. Как будто задавал чьи-то вопросы, не свои. Я сначала пытался врать, но он сразу распознавал ложь.

– Что ты ему рассказывал?

Охранник отошел довольно далеко. Я взялся за ручку и медленно, очень медленно стал открывать дверь, чтобы меньше скрипела.

– Да все подряд, лишь бы прекратились пытки. Всякие глупости: что она любит Лунный Фестиваль, что она могла часами наблюдать за полетом воздушных змеев, что она любит чай с медом такой сладкий, что медведь поперхнется.

В животе у меня екнуло. Эти слова казались знакомыми. Почему они знакомы? Я внимательно посмотрел на Дарина, и он неуверенно взглянул на меня.

– Я не думал, что это поможет ему, – сказал он. – Он всегда был недоволен, что бы я ни говорил. Постоянно требовал еще и еще.

«Это совпадение», – попытался я себя успокоить. Затем вспомнил, что говаривал мой дед, Квин: «Только дураки верят в совпадения». Слова Дарина так и вертелись у меня в голове, против воли вызывая в памяти эпизод за эпизодом и вырисовывая связь там, где ее быть не должно.

– А ты говорил Надзирателю, что зимой Лайя любит чечевичную похлебку? – спросил я. – Что это дает ей чувство защищенности? Или… или что она хочет обязательно увидеть Великую библиотеку Адисы?

– Я все время ей рассказывал про эту библиотеку, – произнес Дарин. – Она обожала про нее слушать.

В голове всплыли обрывки разговоров Лайи и Кинана, услышанные в дороге. «Я запускал воздушных змеев, когда был мальчишкой, – сказал он однажды. – Я мог любоваться ими часами… Я бы хотел увидеть Великую библиотеку». А накануне той ночи, когда я ушел, Лайя, улыбаясь, пила слишком сладкий чай, что приготовил ей Кинан. «Хороший чай должен быть таким сладким, что медведь поперхнется», – сказал он.

Нет, проклятье, нет. Все это время он прятался среди нас. Притворяясь, что заботится о ней, он пытался подлизаться и к Иззи. Вел себя как друг, когда на самом деле служил Надзирателю.

Вспомнилось выражение его лица, когда я уходил. Жесткость, которую он никогда не показывал Лайе, но которую я чувствовал в нем с самого начала. «Я знаю, что значит делать то, что не хочется, ради людей, которых любишь». Черт возьми, это, должно быть, он и сообщил Надзирателю о моем приезде. Хотя как он мог передать сообщение старику без помощи барабанов?

– Я старался не говорить ничего важного, – добавил Дарин, – я думал…

Дарин замолчал, услышав резкие голоса приближающихся солдат. Я затворил дверь, и мы отступили в камеру Дарина, чтобы переждать, пока они пройдут мимо.

Только они не прошли мимо. Они свернули в проход, ведущий в наши камеры.

Пока я думал, чем обороняться, дверь распахнулась, и в камеру ворвались четыре маски с дубинками наготове.

Борьбой это нельзя было назвать. Они действовали слишком быстро, а раны, яд и голод лишили меня сил. Я упал… их было много, а я больше не был способен держать серьезные удары. Маски отчаянно хотели избить меня дубинками, но не стали, а лишь грубо надели оковы и подняли на ноги.

В камеру вошел Надзиратель, сцепив руки за спиной. Увидев меня и Дарина вместе, он не выразил никакого удивления.

– Отлично, Элиас, – пробормотал он. – Наконец-то мы сможем обсудить кое-что стоящее.

42: Элен

Рыжий книжник потянулся за мечом, но остановился, услышав, как сразу два клинка вынимают из ножен. Он заслонил собой Лайю, но она обошла его, гневно глядя на нас.

От той маленькой испуганной девочки, которую я лечила в лакейской в Блэклифе, не осталось и следа. Меня охватила странная потребность защитить ее. То же я испытала к Элиасу, когда встретила его в Нуре. Я коснулась ее лица. Она вздрогнула, Авитас и Фарис переглянулись. Я тотчас отстранилась, но сначала через прикосновение убедилась, что с ней все в порядке. Накатило облегчение… и злость.

Неужели исцеление ничего не значит для тебя?

У нее, этой девочки, была странная песня, исполненная мистической красоты, от которой по коже бежали мурашки. Она так отличалась от песни Элиаса. Но не диссонировала. Ливия и Ханна брали уроки пения – как бы они назвали это? Контр-мелодия. Лайя и Элиас были друг для друга контр-мелодией. Я же просто неблагозвучная нота.

– Я знаю, что ты здесь из-за брата, – произнесла я. – Дарина из Серры, шпиона Ополчения…

– Он не…

Я отмахнулась от ее возражений.

– Мне без разницы. Скорее всего, вы оба в конечном итоге умрете.

– Уверяю, что нет. – Девчонка, сверкнув золотистыми глазами, стиснула зубы. – Я добралась сюда, невзирая на то, что вы на нас охотились. – Она шагнула вперед, но я не отступила. – Я пережила резню, устроенную Комендантом…

– Несколько патрулей, окруживших повстанцев, это не…

– Патрулей? – Ее лицо исказилось в ужасе. – Вы убиваете тысячами. Женщин. Детей. Вы, ублюдки, разместили целую чертову армию в Серебряных холмах…

– Прекрати, – резко сказал рыжий, но я не обратила на него внимания, зацепившись за слова, брошенные Лайей. «Целая чертова армия…» «Сука из Блэклифа кое-что