– Я бы хотела с вами встретиться.
– Не здесь.
Повисло молчание, и Холли повернулась к двери в архив. Послышался звук шагов. Джейнис возвращалась.
– Это место, где умер ваш муж… его легко отыскать?
Холли в точности знала, где он умер, но ехать туда не хотела. Не сейчас. Возможно, никогда.
– Да, конечно. Около трех миль на восток от города по Чинчука-роуд. Это шоссе, которое поднимается в горы. Там рядом с дорогой камень с похожим на орла указателем на старую тропу, по которой ехали фургоны переселенцев.
Подошла Джейнис с конвертом в руках. Холли улыбнулась. Джейнис передала конверт и перевернула гроссбух, чтобы Холли могла расписаться.
– Я приеду туда так скоро, как только смогу, – пообещал Соломон. – Будьте осторожны.
Холли поставила подпись, чувствуя себя глядящей на мир сквозь телескоп не со стороны окуляра, а со стороны объектива:
– Я постараюсь.
Телефон щелкнул. Холли поглядела на Джейнис, рассматривающую гостью с неподдельной тревогой:
– Дорогая, с вами все в порядке?
– Спасибо, все хорошо. – Холли положила ручку на гроссбух и попятилась к двери, пытаясь вспомнить, что именно наговорила и что могла расслышать Джейнис.
Ведь Соломон предупреждал ни с кем не разговаривать. Боже, что же она наделала?!
– Спасибо за это. – Холли махнула конвертом. – Я очень благодарна, что потратили на меня время.
Она повернулась и заспешила прочь, чересчур громко стуча каблуками по отполированному каменному полу.
57
Соломон нажал на отбой и посмотрел на могилу перед собой.
Во время разговора он отошел от Билли Уокера, чтобы тот не подслушал. Брел по кладбищу и оказался перед самым большим надгробием. Как и особняк в центре города, надгробие выделялось роскошью и размером и было построено для того же человека. Вырезанные в камне слова гласили:
Надгробие из белого камня, как и церковь. Привезенного издалека. Наверху и сбоку отметины, змеистые следы в тех местах, где камень растрескался и был залеплен цементом не вполне подходящего цвета и состава.
– Что здесь случилось? – спросил Соломон, ведя рукой по трещинам, ощущая острые каменные края.
Билли не ответил. Соломон уловил движение в воздухе.
Повернулся и увидел глядящий на него черный зрачок дробовика. Третий раз за день.
– Держи руки так, чтобы я мог их видеть, – приказал Билли.
В руке, поддерживающей ложе ружья, он держал второй телефон. Соломон понял, что произошло.
– Я не убивал Пита Такера, – сказал он, поднимая руки.
– Не двигаться!
– Ты в меня не выстрелишь.
– Хочешь проверить? Тогда попробуй подойди.
– Билли, ты когда-нибудь убивал людей? – спросил Соломон, сделав еще один шаг. – Когда-нибудь глядел в лицо, наблюдая, как из него уходит жизнь? Ты точно хочешь, чтобы на твоей совести появился такой грех? Кстати, спасибо за телефон.
Соломон швырнул телефон Билли, и тот инстинктивно проводил его глазами. Рефлекс диктовал подхватить, не позволить разбиться.
Соломон использовал заминку: прыгнул, схватил ружье за ствол, отвел, сильно дернул, заставив и человека, и оружие податься вперед. Палец Билли надавил на спуск, грохнуло, картечь понеслась, раздирая широкие сердцевидные листья тополя. А Соломон в том же движении развернулся и ткнул локтем, целясь, однако, не в переносицу, а в лоб. Сильный удар по носу может загнуть обломки кости в мозг и убить человека.
Но откуда это известно? Как тело выучилось движениям, нужным, чтобы разоружить наставившего дробовик человека? Откуда он знает, какие удары могут убить, а какие нет?
Локоть врезался в голову. Та мотнулась назад. Соломон снова дернул за дробовик – и вырвал его из рук Билли, истошно завопившего:
– Отис! Отис, фас!!!
Соломон продолжал поворачиваться, используя момент рывка. Снова накатила жаркая волна необоримой ярости. Он ткнул другим локтем сбоку в голову Биллу, испытав в момент удара яркую радость. Парень обмяк, осел наземь, закатив глаза, Соломон упал рядом на колени, рука подхватила с земли камень, будто превратившись в живое воплощение вырвавшегося наружу гнева. Гнев давил, распирал грудь. Рука сама схватила камень, занесла над головой.
