Фургон притормозил, проскользнул в ворота, проехал под огромным крылом.
– Только посмотри на эти штуки, – проговорил Тио. – Такие мощные, что долетят до края земли, могут уничтожить целый город. А теперь гниют в пустыне. Как думаешь, сколько людей умерло из-за одного такого летуна?
Малкэй потряс головой. Дежавю. Не только вернулся к исходной точке, но и вынужден выслушивать точно такую же чушь. Может, он уже умер и попал в скроенное лично для него чистилище?
Фургон остановился у большого ангара. Задние двери распахнулись, впустив прохладный вечерний ветер, солдаты вытолкали арестованных наружу.
Из ангара вышел Морган, подошел к человеку, выглядевшему начальником, перекинулся несколькими словами. Начальник кивнул, осмотрелся, проверяя, нет ли кого поблизости, затем подошел к арестованным. В его руке появился нож, и на мгновение у Малкэя мелькнула мысль: «Убьет. Прямо на месте». Нож скользнул между запястьями Тио и двинулся вверх, рассекая пластик.
Потирая кисти, Тио повернулся к Малкэю:
– Вот это и есть мой план. Если знаешь, что тебя ожидает наркополиция, уж постарайся хорошо заплатить ей.
Он посмотрел на командира и приказал:
– Возвращайтесь к церкви и принимайтесь за работу. Я хочу, чтобы вы вырвали у этого города сердце. Мне оставьте пистолет и пару ваших людей.
Тот вынул FN 5–7 из кобуры, передал Тио и сказал:
– Я остаюсь. Вы платите мне за защиту. Как-то спокойнее, когда я рядом и сам могу отработать свою зарплату.
Он подозвал солдата в полной обмундировании, с лицом, закрытым маской и тактическими очками:
– Останешься со мной. Остальные – в город!
И, обращаясь к Моргану, добавил:
– Вы тоже. Сейчас вам тут быть не обязательно.
Тио перерезал наручники Малкэя, затем протянул ему нож. Малкэй внимательно осмотрел оружие. Семь дюймов длиной, с крепким перекрестием, лезвие толстое, не гнется и очень острое. Вряд ли стоит спрашивать для чего.
Такой нож без труда срежет кожу с мышц.
Командир протянул боссу вставленные в рамки фотографии дочерей и распечатку фотографии почерневшего черепа сына.
– Ты все еще хочешь спасти отца? – спросил Тио. – Тогда добудь мне имя ублюдка, приказавшего убить моего сына.
Затем Тио повернулся и зашел в ангар.
72
Соломон услышал, как подъехала машина. Снаружи раздались голоса, звук приближающихся шагов.
Он был подвешен за руки к стальной балке, тянущейся поперек ангара. Связывающая запястья веревка заставляла стоять на цыпочках, чтобы унять боль в плечах. Перед тем как его подвесить, Морган приказал снять пиджак и рубашку. Он наставил на Холли пистолет, и Соломону пришлось подчиниться. Ее связали и подвесили рядом, но не раздели. Скорее всего, Соломону уготовили особое обращение.
Шаги стали громче. Появился невысокий коренастый мужчина с нечистой кожей и редеющей темной шевелюрой. Он прошел мимо Соломона к верстаку с аккуратно разложенными инструментами. Осторожно и тщательно установил среди них три фотографии в определенном, лишь ему понятном порядке. На двух, заключенных в рамки, – юные девушки с умными, живыми глазами, сдержанно улыбающиеся в камеру. На третьем фото – закопченный череп с привинченной к нему металлической пластиной. Рамки не было, и мужчине пришлось поставить фото у банки с маслом и подпереть гаечным ключом.
– Кто тебя послал? – закончив возиться с фотографиями, по-испански спросил мужчина.
Соломон изучил фотографии. Девушки, несомненно, родственницы. Возможно, сестры. К чему обгорелый череп – непонятно, но вряд ли сулит что-нибудь хорошее.
– Кто тебя послал? – повторил мужчина по-английски и посмотрел в лицо Соломону.
Мужчина походил на девушек. Вернее, они – к несчастью для них – походили на мужчину. Как, должно быть, и обладатель черепа, перед тем как на нем обгорела плоть.
Мужчина заметил, куда глядит Соломон.
– Это моя семья. Моя плоть и кровь. Моя кость. Все теперь гниет. Все ушло. Они звали меня «папа». Все остальные зовут меня «Папа Тио». Ты слышал обо мне?
Соломон покачал головой.
Тио кивнул кому-то невидимому, и подтянутая веревка врезалась в кисти.
Коснувшийся кожи нож был холодным. Но врезавшееся лезвие показалось раскаленным добела. Оно пылало, кроя плоть, проходя под кожей чуть выше мышц, рассекая капилляры и нервные окончания, вызывая ощущения куда сильнее обычной боли, превратившись почти в наслаждение. Соломон задыхался, дрожал и отчаянно пытался не завыть, пока чудовищные волны ощущений, захлестывавших его, постепенно не спали. По спине растеклась кровь, закапала на испятнанный маслом цемент пола. Спину словно окатывали кипятком.
Соломон открыл глаза и посмотрел на Холли. Та глядела на него – перепуганная до беспамятства, пораженная неспешно разворачивающимся перед ней ужасом. Соломон подмигнул, чтобы приободрить ее, а заодно и себя: ведь кто знает, чем это закончится? Потом перевел взгляд на фотографии и спросил:
– Чей это череп?
