Окончательно мне стало понятно, что имел в виду Оружейник, говоря о точке кипения, когда Щур упомянул, что народонаселение города прирастает стремительно. Люди прибывают постоянно – кто-то натыкается на него случайно, бродя по лесам и горам, кто-то узнает про него от бродячих торговцев и, как выразился Щур, изыскателей. А кто-то прибывает туда в качестве раба, и таких немало.
– О как, – проникся я. – Так у них там рабовладение узаконено?
– С недавнего времени – да, – подтвердил Щур. – Нет, жителей города и его окрестностей в рабство и сейчас нельзя… эмм… обратить. Ну, если только человек сам того не хочет. И то – только из своей общины, из чужой нельзя. А вот если человек не местный, если его как товар привезли, то запросто. И купить можно, и продать.
Ну, вот и ясно, что за изыскатели такие там у них есть, и одна из отраслей доходного бизнеса прояснилась. Как оказалось, там еще много занятных бизнес-течений было. «Халифат», например, владел «Ареной» – огромных размеров сооружением типа Колизея, где ежедневно проводились бои. Крови в этом мире нет и смерти конечной – тоже, но удовольствие от созерцания убийства себе подобных никто не отменял, правда?
Нашлось место и для не менее доходного любовного бизнеса, и для торговли наркотиками.
Тут Щур осекся и виновато посмотрел на нас.
– Чего замолчал, родной? – спросила у него Марика.
– Это с Антонычем вам надо говорить, – пробормотал наш разведчик.
– Понятно. – Голд улыбнулся, как кот перед блюдцем со сметаной. – Стало быть, нашел он к кому-то тропинку. Ладно, шут с тобой, не будем на этом останавливаться. Вещай дальше.
Но дальше пошли мелкие детали, поскольку все главное уже прозвучало. А еще Оружейник требовал не затягивать с визитом в Новый Вавилон, ибо дело надо делать, время – деньги. Точнее, если перефразировать, время – товар, всеобщего эквивалента еще не появилось, потому процветал примитивный товарообмен. Но это до поры до времени, надо думать, пока золото где-нибудь не найдут или камни самоцветные.
Еще он просил привезти весь запас дури, все листки Свода, которые есть, горючку и то оружие, которое не жалко пустить на продажу. И обязательно табак! Непременно!
Отдельно он просил отметить, что продукты питания везти не надо, этого добра тут хватает, но если уже есть мед, то он будет очень кстати.
– Со жратвой там проблем пока нет! – махал руками Щур. – Там за стенами города такие поля уже народ распахал – что ты! Да, я тут семян привез.
Он захлопал руками по карманам, пытаясь что-то найти.
– Тут морковь, репа, свекла, – бормотал он. – У них там все это растет, Антоныч в первый же день купил.
– И молчит, – укоризненно покачал головой я. – Да тебя наши за эти семена расцелуют. Не потерял?
– Вот! – Щур торжественно показал нам несколько свертков, извлеченных из кармана, упаковкой служили какие-то листья, причем не высохшие и не потерявшие эластичность. – Все на месте. Тут, правда, немного, но Антоныч сказал, что сколько смог, столько и купил.
– Потом Дарье передашь, – велел ему я. – Порадуешь ее.
– Это… – Щур посерьезнел. – Антоныч просил не тянуть с прибытием.
– Ты это уже говорил, – заметила Марика. – Повторяешься.
– Мне велели несколько раз это сказать – я и говорю. – Щур понятия не имел, кто эта девица с короткими волосами, а потому никакого уважения к ней не испытывал. Хотя, даже будь он в курсе, ничего бы для него не изменилось. – Антоныч знает, что делает.
Надо заметить, что уровень уважения к Оружейнику у Щура был очень высок. Видать, всерьез развернулся наш Лев Антонович в этом самом Новом Вавилоне.
– Тогда и тянуть не будем, – хлопнул в ладоши я. – Все, парень, можешь идти к Дарье, потом загляни к Фрау, перекуси. А мы поговорим о том, кто плывет, кто остается и что берем с собой.
Ну а затем определили состав группы, загрузили на плот товар и, по недавней традиции, приложили руку к новым воротам, которые Рэнди смастерил из более-менее уцелевших листов обшивки монитора (он отказался от идеи его восстановления, а потому с энтузиазмом стал снимать со старой посудины все, что можно и нельзя).
А еще у меня вышел короткий разговор с Голдом.
– Их там уже почти два десятка, – хлопнул ладонью мой советник по янтарному боку тюрьмы.
Это верно, список погруженных в сон подрос. К Окуню и любителям поиздеваться над ближними своими, некогда проживавшими в соседнем лесу, добавилось еще несколько слишком бойких молодых людей, прибившихся к нам недавно и почему-то решивших, что если нагрянуть к девушкам ночью, то им это понравится. Девушкам это не понравилось. Молодых людей долго били, а после засунули на месяц в янтарь. Как по мне, эта воспитательная мера была более чем сомнительна, они там все равно ничего не осознают, для них этот месяц пролетит как секунда, но спорить с общественностью я не стал. Хотят так – пусть будет так, мне не жалко. Не убивать же этих обалдуев? Но дорогу наверх они себе закрыли намертво, в ряды «волчат» им уже не попасть.
И еще там, в янтаре, было несколько человек из тех рабов, что нам продал Салех. Убивать я их тоже не захотел, а просто отпустить их на волю… Ни к чему это. Да и им самим это не было нужно. В голове у них что-то перемкнуло, они стали совсем рабами. То есть свободными они себя не ощущали. Я предложил им выход из положения в виде гуманной смерти, они отказались. Все бы ничего, каждый живет так, как хочет, но они еще и проповедовать начали, что, мол, этот мир дал им возможность искупить грехи бывшей жизни, что в подчинении слабого сильному есть высшая мудрость, и все такое.
Ну и что с ними было делать? Вот мы их в янтарь и засунули.
– Балласт, – продолжил Голд, глядя на очертания людей в желтом нутре тюрьмы.
