Меня зовут Лис

Башня изменилась не только с приходом людей. Лис стало столько, что они спокойно и безнаказанно гуляли по лесам. Убийство лисы приравнивалось к самым тяжким преступлениям, поэтому они спокойно бродили то тут, то там среди деревьев. Лес Сияющего наполнился лисами и людским смехом.

Больше всего лисы полюбили белую башню. Они взвивались по спиральным мосткам, как языки пламени, рыжими хвостами обжигая белую облицовку. Лишь им одним, кроме Лисьей Бабушки и Пушка, разрешалось проходить в комнату с хрустальным потолком.

Таинство и недобрая магия, казалось, покинули лес. Поэтому и башню и лес вокруг люди перестали звать Уделом Света. Все чаще его называли Лисьим Уделом, а еще чаще – Лисьим чертогом. Может, кто и подозревал в статном, нестареющем Пушке бывшего владельца башни, но люди предпочитали принимать жизнь такой, какая она есть. А без мага, но с Лисьей Бабушкой и Пушком, лес стал добрее и безопаснее.

Но время шло, и однажды Бабушка заперла двери нижней комнаты башни. Она попрощалась с любимыми учениками и попросила разнести весть, что более ее не надо посещать. На голове пожилой женщины не осталось рыжих прядей, только седые. И все понимали, что это значит. Как ни печалились люди, но желание Лисьей Бабушки было законом.

Она и ее верный друг в последний раз поднялись в верхнюю комнату башни, заполненную ларцами. Высокая статная старуха улыбнулась своему спутнику и прилегла отдохнуть на каменное ложе. Черный лис устроился у нее в головах, овевая прекрасное лицо пушистым хвостом. Они любовались звездами всю ночь, а может – делились секретами.

Утром с ложа поднялся молодой юноша. Маг не постарел ни на один день – шутка богов не коснулся его сил. На его руках покоилась совсем старая и абсолютно седая лисица. Она, вероятно, умерла еще ночью, но маг продолжал нежно баюкать ее на руках. И с первыми лучами солнца он отправился в лес, где своими нежными руками вырыл могилу. Лес порыжел, на эти похороны пришли все лисы, даже из самых дальних окраин, за многие километры. Как пришли, так и исчезли – с последней горстью земли – словно туман.

Маг не проронил ни слова ни до похорон, ни после. Он так привык молчать, что не видел смысла в пустых разговорах. Поднявшись в свою комнату, он начал открывать один за другим все свои ларцы, выпуская собранные за столетия чувства на волю. Поднимаясь, подобно искрам, и смешиваясь друг с другом, чувства как ураган бурлили под хрустальной крышей. И наконец перемешавшись, создали три цельных и полных. В три одинаковых ларца маг уложил Истину, Надежду и, конечно, Любовь, которую так долго искал. Все они не могли быть чистыми, но были рождены смесью всех чувств на свете. И как без надежды не бывает любви, так и любовь помогает понять истину и суть вещей.

Окончив свой труд, маг прилег на каменной ложе и заснул. Он и сейчас спит там, а в изголовье стоят три запечатанных ларца.

Осталось добавить, что поклонение лисам сошло на нет. Те одичали и перестали помогать людям, а люди быстро забывают свою историю. Про Лисью Бабушку все еще ходят легенды, и порой на дорогах можно найти фигурки сидящих лис.

Место так и продолжает называться Лисьим чертогом, и иногда люди пытают счастья, надеясь подняться на самую вершину, под хрустальный купол, и открыть один из ларцов, чтобы завладеть истинным чувством. Получилось ли у кого-нибудь это сделать, мне не известно.

#Бусина седьмая

Когда я закончила рассказ, и наконец подняла взгляд от языков пламени, мое внимание привлекла высокая фигура. Мужчина стоял в тени, прислонившись к стволу дерева. Атос наблюдал за мной на протяжении всего повествования. Но сейчас, заметив, что я тоже смотрю на него, щурясь от света костра, он сделал шаг назад и растворился во мраке.

Сказка была завершена, и люди начали расходиться.

Я ощупала бок. Пока я рассказывала историю о Чертоге, боль ни на секунду не затихала. Док сказал, что я, вероятно, родилась в рубашке – ни один из внутренних органов не задет, кинжал Кэрка лишь разрезал кожу и чиркнул по ребру. Хотя по мне так это была не удача, а жест милости со стороны моего товарища. Скорее всего, он сам сдержал свою руку. Обидно, что только-только сняв бинты, скрывающие грудь, я облачилась в бинты, врачующие мое тело. Прикосновение к боку отдалось болью, и я раздраженно опустила руку к ноге, задев что-то прохладное. В ногах валялся мой шлем. Подняв его, я начала привычными движениями стряхивать с него грязь. Правило номер один – никогда не снимать шлем – было нарушено Кэрком. Но стоило ли об этом жалеть? Я совсем забыла, что такое свежий ветер, ласкающий кожу. Мир, ранее сузившийся до прорезей в шлеме, теперь стал широким и будто более полноцветным.

Мой шлем. То, что подарило мне имя, и, возможно, изменило мою жизнь раз и навсегда.

В один из дней своего отчаянного бега по югу страны, я устроилась служанкой в придорожную таверну. Это жалкое строение стояло на перепутье двух торговых путей и, несмотря на протекающую крышу и всего четыре места в крытой конюшне, пользовалось спросом. Сюда заезжали странствующие рыцари, мелкие торговцы и бандиты. Радушный красномордый хозяин «Теплого угла» никому не отказывал в ночлеге, если гость платил не обещаниями, а монетой.

Работа у меня была муторная: приходилось много стирать, чистить, разносить еду по комнатам, отбиваться от грязных рук на моих бедрах и не менее грязных намеков. Именно тогда я впервые остригла свои шелковые каштановые кудри, которые раньше спускались до самого пояса. Свою гордость и то, что мать называла главной моей красой. Но в таверне «Теплый угол» жила уже девушка без матери, красоты и гордости. Ей такие волосы были ни к чему.

Имена я меняла с каждым новым местом, и в таверне меня знали как Арианну. Хозяин думал, что я беглая преступница, но за сокращение жалования великодушно не сообщал обо мне представителям закона.

Самым сложным, пожалуй, было общаться с постояльцами. Для некоторого типа мужчин девушка, даже с перепачканным сажей лицом и обкорнанными волосами, оставалась желанной добычей.