Последней платой за еду стала моя брошь, знак принадлежности к гильдии охотников. Блеск серебра поблек, и вещица из моих рук легко перешла в потные ладони торгаша. Я не жалел ничего из своего прошлого.
Теперь я уже не знал и того, куда мне идти. Друзья, родители, учителя – ни к кому я не мог обратиться за помощью. А что, если в красивых и грустных глазах моей матери я увижу ненависть или ложь? Пускай у меня лучше останутся нетронутыми прекрасные воспоминания о прошлом. Они поддерживали во мне жизнь, но не давали ориентиров. Поэтому я бесцельно побрел на юг.
Мелкие деревеньки, которые я встречал на пути, походили одна на другую, как горошины в стручке. Южане в меру своих сил служили королю: воздавали ему денно и нощно почести, вкладывая в каждый поклон свои пот и кровь. Сытые и довольные ребятишки бегали и играли в незатейливые игры между исправными домиками. Северяне могли сколько угодно клеймить короля, но достаточно было вглядеться в довольные лица простых работяг из южной деревни, чтобы забыть о любых обвинениях в адрес правителя.
Зная, что творится за пределами страны – хоть в том же Крае, – было забавно наблюдать, как высокородные жители Королевства упорно не замечают своего благоденствия. Помнится, мой учитель по истории говаривал: «Сытая деревня и отсутствие воинского призыва – лишь это позволяет леди-истории благосклонно оценить труд правителя». Ну да о чем это я, можно подумать, аристократов когда-либо заботила сытость деревни. Все те же, что и сотни лет назад, пороки: алчность, гордыня, жажда власти, – это единственное, что имеет значение для сильных мира сего.
Я находился довольно близко к границе с Краем и Заокраиной, когда зашел в маленькое село Холос. Как и во многих приграничных местечках, люди тут занимались в основном обменом товаров из соседних стран. Климат Края сказался на западном юге нашей страны не лучшим образом – пыль степи портила плодородные земли.
Поэтому все чаще мне на обмен предлагали черные как смоль тамаки, магические амулеты заокраинцев, стальные палаши кочевников и прочий подобный хлам, который был мне без надобности.
Не раздобыв на дороге никакого пропитания, я заставил себя зайти в Холос. В местном трактире я запросто мог бы получить и ужин, и ночлег в обмен на последний перстень, подарок моего отца. А я скучал по кровати с мягкой периной. О боги, мне хотелось также горячую ванну принять, смыть с себя грязь и сбрить бороду. Но в трактире я бы наверняка обнаружил множество людей, грязных хищных людей, которые бы следили за мной, как крысы в погребе наблюдают за беспомощным котенком. Так что мысль о перине и ванной пришлось оставить, и я, словно побирушка, принялся стучаться в дома. Но мне не открывали! Я слышал приглушенный шепот за дверьми, звук шагов, шумное дыхание, но хозяева так и не показались. Ставни словно сами по себе захлопывались у меня перед носом, а двери изнутри запирались на щеколды.
Я, конечно, мало походил на добропорядочного путешественника. Моя одежда обтрепалась, волосы спутались. Но чтобы мой вид так пугал селян, что те не решались даже заговорить со мной, такого я представить не мог.
Почти отчаявшись, я постучал в маленький серый домишко, стоявший сиротливо на отшибе Холоса. Сначала, как и в других случаях, не получил никакого ответа. Но когда я уже собрался уйти, вернуться в лес и тихо скончаться там возле какого-нибудь пня от голода и усталости, входная дверь приоткрылась. Пара горящих живым любопытством глаз уставилась на меня. Ребенок, девочка лет девяти, смотрела так, словно я был неведомым существом, а не человеком. Затем, обернувшись, она воскликнула:
– Мам, это не бандит!
Босые пятки простучали по полу, и молодая ещё селянка оттащила девочку от двери так грубо, что, казалось, едва не оторвала ей руку. Лишь спрятав свое чадо за спину, она испуганно воззрилась на меня. Но, должно быть, выглядел я так жалко, что буквально за долю секунды страх в ее глазах сменился сердечной жалостью.
Женщина устало вздохнула и открыла дверь широко, пригласив меня войти. Я пытался объяснить на пороге, что мне нужно только немного еды, но она меня не слушала. Девочка резво схватила меня за рукав и затащила в дом и в историю жизни своей семьи.
Жиоза, хозяйка дома, рано потеряла мужа. В Холос часто заявлялись бандиты из Края. Пытаясь защитить село, местные жители собрали дружину, но сопротивлялась она ровно полчаса, а потом матерые преступники просто перевешали всех непокорных мужчин. Теперь Холос считался селом вдов и стариков, плативших мерзавцам дань.
Муж Жиозы не успел оставить ей никаких средств, чтобы она могла покинуть село, но зато подарил величайшее счастье ее жизни: золотоволосых двойняшек – мальчика Лада и девочку Пиони. Первые годы молодая женщина пыталась накопить денег, чтобы уехать навсегда из места, где она потеряла мужа. Но с течением времени все более убеждалась в тщетности своих усилий. Необходимость кормить и воспитывать двух детей отнимала все ее силы и время. На пустые мечтания их уже не оставалось.
Эта семья с трудом сводила концы с концами, и стол их был скуден. Но жило в этом доме кое-что поважнее достатка, а именно сострадание. Оно и побудило Пиони впустить в дом незнакомца, когда все их соседи из страха перед чужаком заперли свои двери.
Я разделил с Жиозой и ее детьми их скромную трапезу, состоявшую из квасков, житицы вперемешку с рисом и свежеиспеченного хлеба. Еще два пышных каравая остывали на скамье. Вероятно, это и было все пропитание семьи на неделю. Когда мы утолили голод, мать решила развлечь своих детей сказкой.
Она рассказывала, что далеко на юге, почти на самой границе с Краем, есть удивительное, волшебное место. Заброшенный яблоневый сад, дикий и разросшийся на многие мили. В саду стоят восемнадцать белых статуй волков. Люди говорят, что каждый, кто приходит в Волчий сад, может затеряться среди статуй и найти покой и умиротворение. Ни один из живых больше не видел никого, кто посетил этот сад, может, все они стали эльфами или ветерком в поле.
На мой взгляд, сказка вышла слишком грустной для детей возраста Лада и Пиони, но, может, жизнь в Холосе и не располагала к веселью. Я пытался расплатиться за ужин своим перстнем, но Жиоза лишь устало отмахнулась. Позднее, убирая со стола грязную посуду, она накрыла мою ладонь своей и попыталась заглянуть мне в глаза, но я отвел взгляд. Молодая одинокая вдова привечает в своем доме путника. Было ли ее прикосновение случайностью, или же я далеко не первый мужчина, который в обмен на ужин должен был исполнить роль мужа ночью? В любом случае, она ничего не попросила, а я ничего не предложил. Во мне ещё свежа была память о похотливом союзе двух тел в Сижарле.
