Крайне редко выпивал, и всегда понемногу, что-то слабоалкогольное. Теперь я сжимаю в руке бутылку виски, а янтарная жидкость плещется где-то на самом донышке. И мне безумно хочется разбить бутылку о голову главного технолога этой дряни. Неужели нельзя было сделать крепче? Ведь должно же было стать легче! Должно?
Подошла к концу вторая неделя. Мысли о Лене больше не вызывают зубовного скрежета. Но сбитые кулаки по-прежнему ноют, а голос всё ещё хриплый, сорванный.
На смену бессильному, пустому горю пришло чувство вины. Если бы я забрал её, как собирался, она была бы жива. Лена ведь на меня рассчитывала… Я пытался искать виноватых, исходил злобой на шефа, который меня задержал, и на того урода, чья анонимка заставила меня остаться допоздна. Не получилось. Как ни старался услужливый разум, ведомый инстинктом самосохранения, у меня не вышло переложить вину на кого-то другого. И она грызла меня.
На исходе третьей недели я решил навестить её родителей. Мне не удавалось внятно объяснить самому себе, зачем это нужно. Они винили меня в смерти дочери, и как можно с этим спорить? О чём с ними говорить? Просить прощения? Но нет, я виноват перед Леной, и только перед ней. Так зачем? Нет ответа, было лишь чувство, что это правильно, это нужно сделать.
Впервые за долгое время я увидел своё отражение в зеркале. Мне совершенно не идёт куцая бородка и грязные спутанные волосы, торчащие в разные стороны. Мой внешний вид не красили синие круги, теперь уже вокруг глаз, в которых, к слову, я уже не видел и тени интеллекта.
Собрав воедино те немногие крупицы самолюбия и самоуважения, что у меня ещё остались, я привёл себя в порядок. Это была долгая работа. Но как и всё, вот уже долгое время, она выполнялась на автомате.
Благо чистых вещей в шкафу было с избытком – не так часто в последнее время я менял одежду. И вот, здравствуй, улица. Было бы неплохо зайти в магазин, а то в холодильнике уже давно сгнил трупик повешенной мыши. Плохая еда с доставкой на дом – вот чем я питался последнее время.
Машина осталась на парковке – отчего-то захотелось пройтись пешком, здесь всего-то полчаса неспешного хода. Куда мне теперь спешить?
По дороге я решил зайти в парк. В первые месяцы знакомства мы с Леной частенько здесь гуляли. Городская администрация уже давно выделяет на поддержание этого сквера жалкие копейки, и он существенно запустился. Исчезли карусели, подвесные канатные дороги и почти не осталось торговых палаток. Людей, соответственно, тоже. Но именно это нас привлекало. Тихо, спокойно, почти безлюдно. Верхушки деревьев, которые годами не обрезали, давали густую тень даже в самый солнечный денёк. Вот и сейчас, гуляя по тем же аллеям, я как будто был не один. Как будто всё стало как прежде. И Лена звонким голоском что-то мне говорит. Просит отпустить, не трогать её. Что? Лена просит… Нет, это не она. Но голос мне не померещился. С трудом сбрасываю наваждение и в спешке смотрю по сторонам, иду в направлении голоса.
Вокруг ни души, только три парня пристают к девушке. Один схватил её и что-то кричит прямо в лицо. Остальные стоят немного в сторонке, иногда крича что-то одобрительное.
До них рукой подать, но я не могу разобрать их слов. Не могу сдвинуться с места. Моё внимание приковала девушка. Последний раз я видел это лицо в морге, тогда оно было так спокойно, расслаблено. Теперь по щекам и подбородку стекают слёзы, а её покрасневшие глаза рыщут вокруг в поисках помощи. Вот она замечает меня и что-то кричит. Я не слышу слов, но они и не нужны. Один раз я тебя подвёл, но больше этого не случится.
Не говоря ни слова, бегу к троице. Они что-то кричат, Лена что-то кричит. Не могу разобрать слов. Это неважно.
С силой бью первого по лицу, и удар валит его на землю. Бью второго, тот закрывается раз, другой. Вспоминаю о ногах и изо всех сил пинаю его по колену. Хруст всего на долю секунды опередил дикий крик парня, катающегося по асфальту и баюкающего сломанную ногу.
Меня бьют по затылку, в глазах темнеет, и я падаю. Под сильными ударами сжимаюсь, как эмбрион, и пережидаю самые мощные удары. Боль почти не ощущается, только дышать стало трудно. Наверное, сломали ребро.
Выждав удобный момент, хватаю одного за ногу, с силой дёргаю и взбираюсь на упавшего. На его лице оскал, и становится видно, что ему не хватает пары зубов, и губы разбиты просто в мясо. Это тот первый, встал и начал меня пинать.
Руки смыкаются на его шее и сдавливают её изо всех сил, заставляя того хрипеть и извиваться подо мной. Его руки тянутся к моей шее, но они намного короче моих, и он может лишь сучить ими и царапать ногтями моё горло.
Чувствую, как оставшийся бьёт меня по спине, пытаясь сбросить с товарища. Затем хватает, чтобы стащить, но у него не получается. Я вцепился мёртвой хваткой и чувствую, что сопротивление всё ослабевает. Осталось совсем немного. Чуть-чуть…
Острая боль заставляет на секунду разжать пальцы, но я тут же сжимаю их с новой силой. Тепло расползается по коже от левого бока, а внутри становится всё холоднее. Ещё удар. Руки разжимаются, и меня стаскивают с парня, тот уже не дёргается. Потерял сознание?
Нет сил пошевелиться, всё как в тумане. Молча смотрю на невредимого урода. Того самого, что держал Лену, заставил её плакать. Лену?
Перед глазами появляется незнакомая девушка, совсем не похожая на Лену. Она ведь рыжая, а эта шатенка. Как я?.. Перепутал?
Туман густеет, и я слышу как будто через вату:
– Что за нахрен с этими сучками? Сначала та тварь в начале лета начала рыпаться, теперь эта б… сделала ноги из-за этого, сука, героя. Ты как, Костян? Костян! Ты чё, б…?!
В начале лета… на Лену напали пятого июня, а сейчас уже конец месяца. Это они. Они её убили, а я умираю?! Нет, я убью их. Убью!! Чёрный туман, обволакивающий сознание, будто становится красным. В голове бьётся одна-единственная мысль: «Убить, убить!» Она заполнила собой весь мир, и стала для меня смыслом. Никогда прежде я не желал чего-то так сильно.
Ненависть всё разгорается, но телу на неё плевать. Оно вот-вот начнёт остывать. Вся ненависть в мире не способна спасти даже одного человека от потери крови. Но она способна на нечто большее.
