Отец Никифор поднялся, показывая, что пора теперь, достаточно.
– Я, владыко… Извините, – Степан Ильич тоже встал, руками развел. – Я просто за Фиму переживаю.
Выйдя от отца Никифора, Степан Ильич отправился по дому, искать своих детей.
Ефима сейчас лучше не трогать. Он как открытая рана. Глянуть, как он там, и уйти.
Как закончится этот день? Не было бы какого-нибудь штурма нехорошего, грубости, дубинок, заломленных рук.
Надя приклеилась к Юле. Тянет Надюшу к беременной. Надя будет хорошей матерью.
Он хорошим отцом не был. Даже Наде. Она тоже не много видела заботы отцовской. И на что, главное дело, отвлекался? Работа… Городская больница, конвейерная медицина… Родственники больных, стыдливо сующие купюры в кармашек халата или мрачно выкладывающие на стол. Ну да теперь-то…
В проходной комнате, где недавно толпились все собравшиеся в доме, осталось человек пять. Сидели молча, как одинокие транзитники на вокзале. Поезд задерживается, мысли катятся.
В верхней гостиной – еще человек семь. Среди них друзья Ефима. Нет, они его не видели. Хотел один побыть. Где-то здесь, никто во двор не выходил. Нет, менты пока не лезут.
Степан Ильич пошел вниз.
Надю высмотрел сквозь стеклянную дверь на галерее – стоят на балкончике с Юлей, беседуют.
Спустившись в холл, Степан Ильич заметил, что из-под двери, ведущей в гараж, сочится свет. Вошел в гараж – чуть не столкнулись лбами с Виктором Саенко.
– Ой, – сказал, посторонившись. – Извините. Вы Фиму не видели?
Что-то в глазах Саенко испугало Степана Ильича. Рассмотрел его. В одной руке тот на весу держал хоругвь, нижний край которой был обмотан вокруг древка.
Алюминиевое древко, собранное из составных колен, за спиной Виктора опрокинуло открытую банку краски. “Разиня”, – ругнул себя Степан Ильич, догадавшись, что это он, когда рисовал в прошлый понедельник на воротах номер дома, забыл банку закрыть. Краска белой лужицей блестела на бетонном полу.
– Краска, – сказал Степан Ильич. – Вон, разлилась.
В другой руке, перехватив посередине топорище, Виктор держал колун. Не глядя на Степана Ильича, он шагнул в сторону, чтобы обойти его.
Времени на раздумья не было. Совсем не было времени на раздумья.
– Куда вы? – Степан Ильич вцепился в топорище. – Нельзя. Что вы!
– Уйди. – И потянул колун на себя.
– Нельзя. Что вы! Вы же верующий человек, Виктор. Как же…
Саенко согнул локоть, от чего Степан Ильич прижался к нему вплотную, договорив сбивчиво в самое лицо:
– Как же вы, с топором?
В следующую секунду Саенко дернул колун вверх и в сторону.
– Ой!
Степан Ильич повалился на пол. Глядя, как Саенко приноравливается, чтобы пронести в дверь впереди себя хоругвь, Степан Ильич попробовал подняться. Под руку попал домкрат, больно прищемил палец. Бетонная пыль забивалась в ноздри.
– Да, эту забыл запереть, – сказал Антон, наступая на порог. Он стоял напротив Саенко и, скривившись, отгонял от лица пыль. – Напылили как.
Саенко медленно прислонил хоругвь к стене. Колун в его руке шевельнулся.
– Вить, ну что ты, в самом деле?
– Прочь, – сквозь зубы процедил Саенко.
– Слушай, Вить, а помнишь…
Медленно, растягивая каждый звук, Саенко выговорил сиплым голосом:
– Именем…
Антон не дал ему договорить:
– Да никаким не “именем”. Истерика у тебя.
Он расстроенно причмокнул губами. И вдруг Саенко, резко дернув затылком, согнул колени и сел. Как от непреодолимой усталости. Металл цокнул по бетонному полу.
Саенко завалился на спину.
Антон подошел к Степану Ильичу, помог подняться.
– Все в порядке у вас? – Взял за плечи, оглядел, голову сгреб в ладони, повертел туда-сюда. – Идти можете?
– Да.
– Вы идите к Фиме. Он наверху сейчас. – Полез в карман, вытащил мобильник. – Идите.
Степан Ильич послушно вышел из гаража в коридорчик. Пошел не в ту сторону, к постирочной, развернулся в сторону холла. Пройдя несколько шагов, остановился.
Ноги дрожали.
– Николай Николаич, – услышал он голос Антона. – Пусть трое идут в гараж. Я здесь. Без дубинок пусть. И – да! – ни в коем случае не через дом. Прямо в гараж, я отопру. Да, Николай Николаич. Нет. Забрать нужно одного, старшего. Совсем растерялся человек. Жду. Только бегом, в себя приходит. Шумный очень.
Услышав шорох у себя за спиной, Степан Ильич оглянулся.
Антон, опуская руку с мобильником, внимательно смотрел ему в глаза.
– Йеэээх, – вздохнул Антон. Отвел взгляд. Посмотрел на стену справа, на потолок, в пол, – так и не выбрал, куда смотреть. Выдавил: – Только Фиме, пожалуйста, не говорите.
Стоя один в просторной комнате – такой же, в какой Костя Крицын угощал их с Надей холодной курицей, только без стола посередине, почти без мебели: диван, кресла, невысокий комод, – Ефим смотрел в окно на осаждающих дом милиционеров.
Ничего не менялось. Скучали милиционеры во дворе, скучали те, что сидели в автобусах. Один из капитанов поливал майору на руки из пластиковой бутылки.
Майор, отклячив зад и вытянувшись сколько мог вперед, подставлял ладони под струю воды. Вымыл руки, встряхнул ими молодцевато. Капитан понес бутылку в автобус.
Фима совсем не удивился, когда увидел на улице Алексея Крицына. Остановился на перекрестке, смотрит.
Верно, предчувствовал – весь день вспоминал отца его, ту ночную беседу. С самим Лешкой накоротке Фима в Сотне не пересекался. Видел его мельком всегда. Да и появился Леша здесь совсем недавно. С ним чаще всего Антон разговаривал, в сторонке. А с Костей Крицыным и вовсе не виделись с тех самых пор. Фима собирался несколько раз зайти, но всегда передумывал.
Алексей пустился к дому.
Проскочил мимо милицейского автобуса. Майор пытался схватить его за рукав. Леша увернулся. Добежал до двери и тут уперся в грудь милиционеру, который выскочил, услышав Лешкин топот и крик начальника: “Малец к вам! Держи!” В окно Ефиму было видно немного, снова спина, на этот раз милицейская, загораживала дверной проем. Иногда за краем забора показывался Леша, который отступал на несколько шагов от милиционера, что-то ему объясняя и показывая на дом, куда хотел пройти. Милиционер качал головой: нет, нельзя, не пущу.
В сопровождении одного из капитанов майор неторопливо шагал в сторону Леши. Их догнал тучный запыхавшийся человек. Костя Крицын. Остановился, широко расставив ноги, выпулил пару фраз. У него переспросили что-то. Он ответил, указывая на сына, совсем как тот в это же время указывал державшему его милиционеру на дом.
Вдруг Фима встретился взглядом с Лешей.
– Это не я! – закричал Леша Ефиму. – Честное слово, не я! Клянусь! Не я! Скажи всем!
