— Тора…
— Что?! — Я таки упала, но успела прикрыться полотенцем, когда тариец отодвинул шторку и воззрился на ванну с пенной водой. Посмотрел на нее, затем на окно, дверь сзади себя и только после этого увидел меня в углу под раковиной. Знатное место, раньше тут Алиссия сидела, а теперь вот я соскользнула, больно ударив локоть и бедро.
— Вот ты где! — И с заботой в голосе поинтересовался: — Тебе там не холодно?
От страха я все же икнула раз, а затем еще раз. А этот свин стоит, любуется на творение рук своих, то бишь меня в одном лишь полотенце, мокрую и вздрагивающую. И улыбается.
— Все-таки холодно, — заключил он.
— Йик! Сволочь… — придерживая полотенце, потянулась за чем-нибудь тяжелым. Жаль под руку попадалась только мелочовка, ничего существенного. И деверь «ненаглядный» легко увернулся и от мочалки и от мыла, на подлете перехватил баночку с солью и даже глазом не моргнул, когда над одним его ухом пролетели ножницы, а над другим — щипцы для завивки.
Легко увернулся, тварь такая!
— Нет так нет, — пожал он плечами, собрал все разбросанное, водрузил на полку с полотенцами и удалился со словами: — Вытирайся и выходи, нужно переговорить.
Урод! Свинья! Мразь тарийская… Чтоб тебя!
И только я решилась встать, так он вернулся и застыл у двери:
— Я вот что хотел спросить, тебе помощь нужна… — Только что отнятое от груди полотенце мокрой тряпкой полетело в наглеца и закрыло ему обзор, потушив игривый блеск в холодных глазах и заглушив предложение о помощи.
— Марш из моей… йик!.. комнаты и не… йик!.. возвращайся!
— Да я просто… — Нелюдь тарийский оправдания не договорил, но от полетевшего в него куска пемзы увернулся, прошипел сердито: — Ладно. — И уже выходя, глухо пробубнил: — Все равно все самое интересное видел.
— Тварь!
Тварь аккуратно закрыл дверь в ванную, а затем и в мои покои и тихо пошел к лестнице, начал спускаться. И все это медленно, размеренно, совершенно спокойно. Я дождалась, пока скрипнет предпоследняя ступенька, и, прихрамывая на правую ногу и потирая ушибленный локоть, вышла из ванной комнаты. Дверь из спальни в коридор закрыла сразу — привычка от первого брака; выудила метательные иглы из-под одеяла и, только немного успокоившись, оделась. Белье, охотничьи штаны, рубашка, жилет, пояс с кинжалом и иглами на боку. Дрожащими руками скрутила волосы в тугой жгут, обулась и, продолжая икать, направилась к двери.
Кажется, в кухне еще есть настойка трав на спирту, удивительно успокаивающее средство.
— Долго ты. Я успел и проголодаться, и на стол собрать, — сообщил деловитый тариец, с полным подносом протискиваясь мимо меня в комнату. Вошел, покрутился, поискал взглядом столик или стул вместо него, но, заметив полное отсутствие таковых, со вздохом сел на кровать и водрузил поднос на мое белое постельное белье.
— Ты! Йик…
— Проголодался, — завершил воин за меня, получив краткую паузу.
— Совсем обнаглел! — я с хлопком закрыла двери и двинулась на него.
— Тора, — укоризненный взгляд и совестливое напоминание: — Ночь на дворе, все спят, а ты дверьми хлопаешь…
И это он заявляет, громко перемешивая в супнице гарнир из гречки, соус и мясо с дымком. А рядом тарелка с салатом, буханка хлеба и малосольные огурчики, сок с которых капает на мой пододеяльник. Все! Вот теперь у меня слова закончились, зато возникли вполне исполнимые желания. Руки потянулись за иглами.
— Я тебя сама сейчас так хлопну!
— Вот и вся благодарность за избавление от икоты, — с сожалением проговорил Дори и приступил к поеданию намешанного.
Я оторопела.
— То есть это ты меня ради старался? И на поднос еды наложил, и пододеяльник испачкал? — А на лице тарийца крупными буквами написано: «Когда я ем, я глух и нем». Так захотелось дать ему по шее, чтоб носом в супницу улетел, да так там и остался. Одно останавливало — он потомственный убийца, от моего подзатыльника не подавится, но увесистой оплеухой ответит, а может, и не только ею. — Ну спасибо!
Ринулась к огурчикам — подложить салфетку, выуженную из стенного шкафа. И вдруг слышу:
— Всегда пожалуйста. А салат, кстати, для тебя был. — И на мой недоуменный взгляд Инваго добавил: — Вдруг ты тоже голодная.
Руки зачесались этот самый салат ему на голову плюхнуть, но опять-таки сдержалась.
— Да чтоб тебя о стену припечатало и потолком приложило! — пожелала от души и в отместку забрала тарелку с соленьями.
— Меня не надо. — Тариец нагло и почти незаметно выхватил из-под руки один огурчик, захрустел им, зажмурившись. — Мама расстроится. А ей грустить нельзя, она у меня… — у нас — дама тонкой душевной организации. И, да что рассказывать, сама скоро все узнаешь, она уже мчится сюда, чтобы с невесткой познакомиться.
— Что?!
Тарелка выпала из рук, но не разбилась. Дори умудрился спасти соленья от падения, а меня от необходимости их убирать. Еще и отругал по ходу дела.
— А чему ты удивляешься? Все же не за сироту выходила.
— Я?
