прочитав записку, высказал соображение Николай. – Она-то по-настоящему тебя любила, это любому было заметно.
Среди интеллигенции Ялмеза, несмотря на гегемонию бездуховной религии и культуры нелюдей, существовали и другие культурологические и идеологические течения. Еще никому и никогда не удавалось запретить мыслить по приказу. Подавить мысль невозможно. Даже приговоренный к смерти, уже взойдя на эшафот, и тот мыслит. А в данном случае нелюди и не стремились это запретить. Имея стопроцентную гарантию против действий, глупо было бы запрещать мыслить, ведь, как упоминалось выше, мысль и спор – двигатели науки, то есть препятствие застою. К тому же это облегчало работу соглядатаям – все у них было на виду.
В городе Нашем тоже была группа интеллигентов, недовольных порядками, существующими на планете. Эти идейные наследники патриотов докатастрофной поры понимали, что жизнь ненормальна, не скрывали своего недовольства, не лебезили перед правителями, как наследники других слоев интеллигенции: мамлюков, аксебашей и барабанщиков. Но они мало что делали, да и далеко не все, для освобождения от гнета нелюдей. Привыкли? Боялись? Можно и так сказать, а скорее просто понимали реалии, было ясно, что в данных условиях это бесполезно, не приведет к нужному результату и обязательно закончится печально, что уже не раз показывала жизнь. Трудно описать состояние их души при таком положении. Представьте себе деятельного мыслящего человека, понимающего, что он лишен всякой причастности к развитию жизни.
Единственная доступная форма для патриотов как-то удовлетворить потребность действия и потешить тщеславие и честолюбие выражалась в спорах, упреках и обвинениях мамлюков и аксебашей к причастности теперешней жизни. Вот тут они хоть как-то отводили душу: это заменило им живое участие в жизни, омертвленное несвободой действий.
Мамлюки и аксебаши всегда хвалили правителей, говоря, что при них наступила полная свобода желаний и их исполнения, началась долгая прекрасная жизнь, они в два-три раза ее продлили; и чем вы недовольны? – живите, наслаждайтесь. Патриоты же отвечали, что желания бывают разные и что только такие, как вы, могут радоваться долгому существованию живым трупом.
Все эти дискуссии происходили в научном центре, который из-за малого населения был в каждом городе всего один. Он состоял из двух внешне таких же трехэтажных стандартных, как жилые дома, зданий, отличавшихся лишь тем, что там был всего один подъезд и на всех трех этажах коридорная система с кабинетами. В одном располагался учебный корпус, иначе университет с различными факультетами, а во втором ученые проводили научные изыскания. Была там и компьютерная библиотека, в которой иногда проводились лекции, собрания и устраивались выставки художников, а рядом с ней находилась большая комната отдыха, или, как ее многие называли, курилка. Вот в ней и происходили все диспуты, если можно так назвать, эти переругивания.
Дней через двадцать после внезапного отъезда Даши Николаю предстояла командировка в Наш. Антон дал ему адрес и попросил зайти к ней домой и поговорить. Ее телефон до сих пор был отключен. На предложение Николая съездить с ним и самому разобраться Антон ответил категорическим отказом. Он сказал, что у него тоже есть гордость, что он не знает причины разрыва, может у нее кто-то есть, в таком случае не хочу мешать, пусть будет счастлива.
На звонок в квартиру вышла Дашина матушка. Николай назвался, объяснив, что он из деревни, друг Антона, и хотел бы поговорить с Дашей. Мать сообщила, что это невозможно: Даша очень серьезно заболела, а тебе лучше переговорить с мужем. Он сам собирался съездить в деревню к Антону. Сейчас его нет дома, Сергей Ильич в научном центре, где в библиотеке у него назначена встреча с лечащим врачом Даши.
Она объяснила, как пройти к научному центру (это было недалеко, на следующей улице).
У входа в здание Николай остановился, соображая, как бы туда попасть, ведь, наверное, всех подряд туда не пропускали.
Был конец марта, но весной пока и не пахло: стоял мороз градусов десять, и Николай одет был в шубу и шапку. «Сойду за ученого», – подумал он и уже взялся за ручку двери, как его окликнул подходивший сзади человек. «Николай, ты ли это? – и, когда он оглянулся, продолжил: – Да, действительно, тебя и не узнать, как приоделся-то». Мужчина, подходя ближе, протянул обе руки, и Николай узнал Криса Иваныча, замначальника военного лагеря, где побывал наш герой во время своей первой поездки в качестве перевозчика. Они поздоровались, и Крис Иваныч, с интересом оглядывая его, спросил:
– Привыкаешь, я вижу, на науку потянуло, зачем сюда-то?
– Да нет, дело у меня к одному человеку, вот не знаю, пропустят ли, наверное, тут вахтер, да и как найти его здесь?
– А кто тебе нужен?
– Да вы, наверно, его не знаете, – обратился Николай к нему на «вы». Он пока еще не понял, как нужно обращаться, здесь проходило и то и другое и никто не обращал на это внимания. Потом он узнал, что «вы» говорили только правителям.
– Здесь все друг друга знают, так кого ты ищешь?
Крис Иваныч хоть и не являлся ученым, но был одним из постоянных посетителей библиотеки и курилки.
– Сергея Ильича, я его еще, правда, никогда не видел, но он мне очень нужен, – сказал Николай.
