Ледяная обмякла, сползла на пол, и мне сразу стало не до нее. Ладони раскалились, словно я погрузила их в огонь, в голове разом взорвали десяток гранат, а тело по макушку окунули в бочку с нечистотами.
– Ну здравствуй, девочка, – прозвучал ехидный голос. – Поговорим?
Эпилог
Первым в сознание вошел аромат цветов. Любопытно… Так сильно могли пахнуть только розы, если их не меньше сотни. Тонкий, сладкий аромат словно приглашал открыть глаза и вынырнуть из дремоты, но мне не хотелось нарушать хрупкую завесу сна, однако сквозь нее начали проникать звуки. Два голоса старательно говорили шепотом, но ругаться шепотом неудобно, и временами до меня долетали отдельные, самые сильные аргументы.
– Никогда не прощу, что ты потащила ее с собой.
– Да не нужно мне твое прощение! Девочка молодец, жива, и мы все живы благодаря ей.
– Ты же знаешь, как он калечит психику?! – возмутился первый голос.
Я напряглась, пытаясь понять, где я его слышала и почему он мне знаком. В голове предупреждающе загудело, а потом на меня снизошло озарение – Нурея!
Я открыла глаза и попробовала сесть. Тело едва дернулось, в глазах все поплыло, и слабость навалилась такая, что и рукой не пошевелить.
– Тихо-тихо, – тут же остановила меня Хоршея. – Куда рвешься? Лежи.
С другой стороны ко мне наклонилось доброе и родное лицо бабушки. Я почувствовала, как защипало в глазах и ком встал в горле.
– Айрин, как ты, милая? Хочешь чего-нибудь?
Я кивнула. Хочу, чтобы ничего не было. Чтобы все было как раньше. Балы, красивые платья, музыкальные вечера и прогулки на лодках. Но тогда не будет Тореса и Лайза… Хорошо, пусть будут тренировки, забеги по полосе и бои на мечах, чудесные пирожные в чайной, ледяные с их ужасными манерами, а еще закаты и рассветы в горах, поездка на острова и…
– Пить, – попросила я.
Нурея поднесла мне стакан с водой, помогла напиться. В голове прояснилось, я обвела взглядом окрашенную в нежно-зеленый цвет комнату – явно больничную палату, вазы с розами на столе, подоконнике и даже на полу.
Подняла руку – поправить волосы, и лба коснулся холод металла: на запястье красовался массивный золотой браслет. Поднесла к глазам – на гладком металле выделялись словно выдавленные изнутри руны. Никаких камней и завитушек. Благородное золото и древние буквы.
Я откашлялась и спросила:
– Что это?
Обе ледяные хмуро переглянулись.
– А что ты помнишь, милая? – осторожно спросила Нурея.
Что я помню?
Прикрыла глаза, вспоминая. Ледяные баррикады, вода под ногами, жуткое видение и собственный дурацкий порыв. Жадная до крови темнота, нахлынувшее одиночество. Я помнила холод, страх, казалось, меня все забыли, никто не понимает, и я одна на целом свете. Отчетливо вспомнился обман родителей, пренебрежительное отношение ледяных к южной родственнице, даже Торес и тот отвернулся от меня. И пришло понимание, здесь меня ничто не держит, никто не любит, никому я не нужна. Зачем тогда жить?
И когда я была готова сдаться, тонкий, чуть с хрипотцой, едва начинающийся ломаться голос вдруг спросил:
– И это все, на что ты способна, княжна? А как же фамильное упрямство?
Не ищите темноту в светлой комнате, лучше поищите свет в темноте.
И я искала. Вспомнила лицо деда, его добрые, всепонимающие глаза, вспомнила отца с его шутками, маму и ее веселый смех, наше вечное соревнование с братом и слишком взрослые для юной княжны разговоры. Вспомнила Нурею с ее страхом за меня, Лазариту с грубоватой заботой, Отшельника, Сойку и Хасара, Лайза… А еще пирожные Ходора. Я же только одно попробовала.
И знакомый мальчишеский смех был мне ответом, а тьма съежилась, забившись в дальний уголок души. Мой собственный проклятый. Навечно со мной и всегда начеку…
