насекомом Болоту. Позже увидела, что все ближние муравейники обнесены жердевым частоколом. Чуткий мальчик позаботился оградить полную неустанного труда муравьиную жизнь от вторжения коров и телят.
А две весны назад, в девятый день Месяца, ломающего льды, Модун срубила на одном из кедров-братьев изогнутый сук в полторы руки для нового оружия. Второй такой же для лука сына нашелся на другом кедре. Кривули сохли на верхней полке у матицы, пока сок в них полностью не испарился. Минувшей зимой Модун заказала луки умельцу из аймака Горячий Ручей. Прочные, как ремни, кибити мастер выточил в Месяце рождения. В середине каждого рога уложил березовые клинья, снаружи оклеил полосками бересты желтым исподом кверху с узорами-оберегами. Надставные концы из черемухового дерева с зарубками для съемной тетивы обмотал коровьими сухожилиями без единой зазорины.
Тетивы воительница изготовила сама. Девять дней шнур, вырезанный из промятой конской шкуры, вымачивался в кровяной кашице. Затем Модун продела сырой ремень в отверстия палки, оттянутой книзу тяжеленным чурбаном. Скрученный шнур превратился в нить не толще жилки. Упругие тетивы Модун привязала к выемкам узлами-туомтуу. Добротный лук не узнает пустых выстрелов, рука с ним не дрогнет, и глаз не моргнет.
Стрелы мать и сын мастерили загодя, без спешки. Болот выстругивал древки можжевеловые, круглые, длиною в половину локтя. Насаживал костяные наконечники, схожие с язычками пламени. Для небольшой оттяжки лука длины таких стрел хватало. Подобными же Болот стрелял из своего первого охотничьего лука. А Модун вбивала в свои березовые, в локоть, древки широкие железные жала и стягивала расщепы клееными жильными нитками.
Комли оснащались тугими орлиными перьями. Они были более устойчивыми в полете, чем перья коршуна или гуся, а тем более дятла, и не подводили прицела. В открытом ровдужном колчане стрелы стояли комлями вверх. Там же мостился и носатый напилок для изощрения наконечников. В этот раз большой ворох орлиных маховых перьев Модун выменяла на торжищах у шаялов. В местах, где живут верзилы шаялы, водится много орлов.
Мишенью на стрельбище был столбец высотой в рост человека-мужчины с драной шапкой на макушке, и палкой, забитой крестом наподобие плеч. Столбец можно было двигать ближе и дальше. Вздев большие пальцы левых рук в роговые пластинки, защищающие кисти от ударов, лучники становились рядом.
– Черной крови черный пес! – грозно рычала Модун.
Этот возглас был сигналом. Стрелы летели, взвизгивая и жужжа, одна за другой. В полете они превращались в сверкающую нить, звонкую, как туго натянутая тетива, распростертая от стрелков до мишени.
Поначалу стрелы Болота поражали не «смертельные» места на древесной плоти, а то и вовсе ныряли в кусты. Однако весна за весной костяные жальца начали соперничать с железными за право вонзиться в сердце, нарисованное на столбце углем. Черное сердце, истерзанное, изрытое отточенными гранями тяжелых срезней Модун. Хотя женщина полагала, что у черного человека нет никакого сердца.
Воительница была уверена: странник придет на базар в Эрги-Эн. Она ждала его с таким нетерпением и пылом, с каким, кажется, никогда не ждала Кугаса с лесных боев. Чутье говорило, что белоглазый не пропустит торжищ. Но он не появился…
Вот и славно – есть время подготовиться к следующим торгам. Сын пройдет Посвящение и станет ботуром. Она успеет нацелить боевой отряд и сама еще будет в силе. Недаром же Модун полностью отдала себя искусству битвы – единственная среди женщин Элен, а может, и всего Великого леса.
Хорошо было на поляне с кедрами! В густых спутанных ветвях прятались смолистые шишки, каждая с кулак Модун. Братья-кедры угощали родных… Утомленные к вечеру, лучники еще долго сидели и толковали о разном под гудящими деревами. Щелкая чуть недозревшие орехи, разглядывали темное осеннее небо.
Модун давно пересказала сыну все воспоминания Кугаса о детстве, веснах муштры в Двенадцатистолбовой и стычках с барлорами. Рассказы постепенно обрастали новыми подробностями. Воительница уже сама нетвердо помнила, где здесь правда, а где выдумка. Сыну не надоедало слушать.
– Твой отец обладал мощью лесного деда и увертливостью змеи. Сражаясь с крылатыми демонами Ёлю, он крутил над головою сразу два меча. Поднимал ими сверкающий вихрь, ловил его гриву и связывал ветряную веревку. Потом несся по ней над огненной бездной… Однажды, когда веревка загорелась, Кугас превратился в копье и три дня летал над смертными аласами, где вместо цветов на ветру качаются сухие кости.
– Зачем он туда полетел?
– Чтобы подразнить Ёлю – обежать вокруг ее костяной ноги. Это одно из испытаний Илбиса, – пояснила Модун. – Кугас был одним из лучших воинов! Трехликий Кудай бил твоего отца молотом размером с теленка, когда закаливал его плоть в девятикратном жару священного горна. Тело Кугаса сделалось сильным, гибким и не знало усталости. А когда Посвящение кончилось, из всех углов
