пегие и красные, еще реже – вороные.
Что бы делали люди саха без лошадей, главного своего богатства? Они также дороги человеку, как здоровье тела, драгоценны, как зрение и слух. На конях ездят верхом и возят грузы. Жеребячье мясо – самое вкусное, из кобыльего молока готовят кумыс. Из шкур шьют постель и одежду, из волос плетут неводы, циновки и летние шапки. Из копыт нарезают пластинки для воинских доспехов.
Люди не строят лошадям крова. Небо для них должно быть открыто. Только кобыл с жеребятами и верховых коней держат вблизи от дома, летом на огороженных выгонах, зимой за открытыми плетеными изгородями. Веревка и сбруя, а тем более кнут не касаются вожака и матери-кобылицы – наместников Дэсегея на Орто. Им не ставят тавра, не стригут пышные хвосты и гривы. Не перестают люди каяться перед Дэсегеем за грех власти над свободными созданиями. Поэтому в праздник полагается отправлять к божественному прародителю табун белых лошадей в девять голов – таков древний обычай Кый. Провожатые отгоняют избранных туда, где в Великом лесу находятся ничейные пастбища, исконные места диких сородичей круглокопытных.
Завтра к ночи народ устанет славить Дэсегея, петь-танцевать хоровод осуохай. Костры высоко разгорятся для последнего праздничного события. На белую шкуру у трех коновязей усядется олонхосут, приглашенный из северного селенья, куда давно отбыл эленский сказитель. Исстари принято обмениваться исполнителями олонхо. Своего послушать всегда отыщется время, а новой весной приятно насладиться еще не слышанной песнью.
На рассвете гость перейдет в дружеский дом. Сидя на почетном месте, продолжит сказание с короткими перерывами на сон и еду. Три дня, три ночи будет петь-рассказывать о подвигах земных ботуров незапамятных колен.
Мудрое олонхо понудит людей помозговать о жизни. Не намереваются ли пагубные страсти тайком проникнуть сквозь трехслойную броню человеческих душ? Не нарушилось ли равновесие? Ведь так уж создано бытие, что Срединная земля колышется между мирами подобно тому, как люди качаются между благословением и проклятием…
В разные весны в Элен побывали многие именитые сказители обширной Земли саха. Сила корней памяти и певучего слова иных мастеров оказывалась порою настолько могучей, что олонхо длилось девять дней. Бывало, и девять раз по девять. В этот раз Силис попросил гостя спеть трехдневное сказание, не более того. Скоро начнется базар в Эрги-Эн, подготовиться надо. Вновь в бурдюках забродит кумыс. Отцы станут усмирять проказников угрозой не взять их с собою. Матери оденут дочек на выданье во все самое нарядное – вдруг да приглянется девица хорошему парню родом из дальних мест.
Ох, сколько же разномастного люда скопится на левобережье! Не меньше, чем кишащего в мелях нерестового тугуна. Приедут одуллары, луорабе, ньгамендри, тонготы, торговые люди нельгезиды с берегов священного моря Ламы. Может, и великаны-шаялы заявятся. Только и молись, чтобы торжища кончились миром и ладом, без распрей.
Едва Эрги-Эн опустеет, успевай наверстывать упущенное по хозяйству, не то увянут травы Месяца земной силы.
Так, вздыхая, размышлял старейшина Силис о прошедшем и предстоящем.
– Отец, Айана брала твой дэйбир на праздник, – съябедничал за ужином Чиргэл.
Чэбдик, сызмальства все повторяющий за братом, подтвердил:
– Да, я тоже видел.
Айана уткнулась в стол, спряталась за его краем. Поверх столешницы темнели родинка на лбу и виноватые глазенки.
– Но ведь дэйбир на месте? – улыбнулся Силис.
– Наверное, у Айаны была причина взять махалку, – заметила Эдэринка, вопросительно глядя на дочь. – А позволения спросить просто забыла.
– Я хотела… обмахивать Дьоллоха от комаров, пока он станет играть, – пискнула девочка, не сдержав всхлипа.
Близнецы покраснели от стыда за сестренку.
– Ты что, Дьоллохов хвостик? – возмутился Чиргэл.
– …хвостик? – эхом откликнулся Чэбдик.
– Сами вы хвосты друг друга, – огрызнулась Айана, не поднимая головы.
Эдэринка встала из-за стола. Есть ей вдруг расхотелось.
…В урасу вошла тишина. Тонкая ровдужная занавеска над хозяйской лежанкой посветлела от пролитого в окно света белой ночи. Обняв жену, Силис понюхал ее теплое темя, пахнущее дымом праздничных костров. Эдэринка скорбно вымолвила:
– Айана меня беспокоит.
Силис усмешливо хмыкнул.
– Неужто не видишь, что с девочкой творится?! – воскликнула Эдэринка, возмущенная его легкомыслием. – Ходит за Дьоллохом, как потерянный жеребенок!
