Тело выгнуло дугой и подбросило кверху. Голова так сильно ударилась о бревно стены, что на темени вспухла шишка. Атын забился в судорогах.
– Лови, где мышцы твердеют, – велела Эмчита Лахсе. – Щипай, растирай крепче! Не бойся, не вырвется, я крепко держу… Манихай, распрями ему ноги. Осторожнее, суставы не повреди.
Эмчита прикладывала к икрам и пяткам мальчика вбирающую жар глину. Лахса вливала в него охлажденные отвары. Становилось чуть легче, но скоро тело снова начинало изворачиваться, кататься по постели, норовя соскользнуть на пол. Атын стонал и плакал, не приходя в сознание. Его било и выкручивало всю ночь, и всю ночь никто не сомкнул глаз.
Под утро Манихая отправили за Отосутом и Нивани.
– Шаман, говорят, до осени останется у жрецов, – сказала Эмчита. – Пусть бы сделал Атыну кровопускание.
Больной затих, но тело его как-то странно закаменело и уменьшилось, словно усохло. В неуловимый судорожный миг все жилы и мышцы мертво поджались. Лахса проткнула кусок бересты двумя швейными иглами – так, чтобы острые концы выступили на полногтя. Эмчита прикладывала игольчатую бересту к телу Атына и укалывала, убирала и снова колола, вызывая боль и чувствительность в занемевшей плоти.
Явились Отосут с шаманом. В другое бы время Лахса вдосталь насмотрелась на диковинный наряд Нивани, а тут было не до того. Чародей немедленно вынул из сумы маленький топорик с узким лезвием, деревянные щипчики и коровий рог, продырявленный наподобие трубки.
Знахарка уловила лихорадочное мельтешение хозяйки, заверила тихо:
– Рука у шамана мягкая. Я знаю его работу, вместе воинов лечили недавно. Ну, когда отравились они… Надо выпустить мальчику застоялую кровь, пока совсем не свернулась от горячки.
Нивани окурил свою жутковатую снасть и голову Атына дымком шалфея, чуткими пальцами нащупал лобную вену и защемил щипчиками. Приставив лезвие топорика там, где прихваченная вена затрепетала, прикинул точку удара… Шаман впрямь действовал невозмутимо и привычно. У измученной Лахсы хоть эту занозу отвело от сердца. Не заметила, как тюкнул по обушку топорика ножом и пробил верхнюю стенку вены. Отосут помог перевернуть больного на живот, придержал его свесившуюся с лежанки голову. Нивани закрыл кровоточащую ранку широким концом рога и втянул воздух ртом через узкое отверстие. Медленно поползла-потекла в подставленный туесок багровая кровь, слишком густая и темная, чтобы называться соком жизни.
– Закопайте туесок на задворках, – сказал Нивани, присыпая ранку пеплом. – Жидкости давайте побольше. Жар силен, а пота мало, обезвожена плоть.
– Белой полыни заварите, – добавил Отосут. – Если судороги опять начнутся, поможет. Влейте, сколько примет нутро. Шалфея не забудьте бросить в огонь – юрту очистить.
Лахса безостановочно кивала головой. Шаман и жрец внушали ей нечто между благоговением и страхом.
Тело Атына похолодело, покрылось гусиной кожей и заколотилось в ознобе. Мальчик дышал прерывисто, с хрипом и свистом, грудь то вздымалась, то опадала кузнечными мехами, зубы стучали, как маленькие молоты. Через некоторое время стук прекратился и больной резко вытянулся. Веки его сомкнулись. Рыдая, Лахса затрясла Эмчиту:
– Он умирает! Помоги же ему, он умирает!
– Выживет, – возразила старуха. Голос ее был не очень уверенным.
– Матушка, Атын ведь не умрет? – заплакала Илинэ. – Прости, прости, что я не отговорила его лезть на скалу!
Лахса рухнула в изножье постели. Знахарка похлопала женщину по плечу:
– Не каркай, как бы нечисть не услыхала. Крепись, матушка.
Днем Атын возгорелся, разметал одеяла и неожиданно закричал громко и ясно:
– Бубен и колотушка! Колотушка и бубен!
Тело подскочило, и кости с суставами затрещали, словно кто-то взялся их пересчитать.
– Бу-бу-бу, бу-бу-бу, – забубнил мальчик. Эмчита притиснула его к постели, поражаясь силе вновь охватившего жара. Опять пошли в ход отвары, растирание, глина к подошвам…
Лахса уже не плакала. У нее кончились слезы.
Бубен и колотушка. Не простой бред мучил Атына. Лахсе удалось подслушать разговор Эмчиты с шаманом.
– Мальчик переживает внешнюю болезнь, – шепнул Нивани знахарке перед уходом.
Старухино лицо вытянулось в удивлении:
– Значит, его мучает джогур?!
Нивани кивнул:
