чтобы он это осознал, потом стиснула зубы и распахнула дверь. Девушка пока не была уверена, как именно следует называть чувства, все смелее прораставшие в ее душе, ведь ни в стихах, ни в поэмах самых признанных певцов любви не было их описания. Ни острой тревоги за бредущего по незнакомому лабиринту напарника, ни заботы, хватит ли ему горячей воды для умывания и найдется ли в мешке, который она не успела проверить, запасная рубаха. Да и за столом рука так и тянулась подложить заметно исхудавшему за последние дни Харну кусок получше.
Вряд ли хоть один загадочно-дерзкий менестрель или бледный и томный поэт согласились бы назвать все эти обыденные заботы любовью, и Тень заранее была с ними согласна. Она и сама отлично понимала, как далеки ее чувства от желания петь песни и бегать по травке с раскинутыми руками. И тем не менее с каждым днем ей все труднее становилось изображать безразличную к не входящим в ее обязанности вещам напарницу.
— Спим по двое, ты со мной наверху, — властно скомандовала Уатель, показывая Таэльмине на довольно широкую двухэтажную деревянную кровать, — садись перекуси.
— Спасибо, — устало кивнула тень. Взглянула на спутниц, устроившихся в разных углах нижней кровати с мисками в руках, и вздохнула.
Все понятно, эльфийка рассуждает точно так же, как и она сама, и уже исключила Таэльмину из возможных шпионов. Впрочем, Таэль тоже сначала сняла подозрения с Уатель, ни у кого не было возможности загодя знать о решении смелой дочери леса отправиться в поход за феей. Зато тень очень долго колебалась между Шеной и Мейсаной, пока всплывшая в памяти случайно подсмотренная картинка не помогла сделать окончательный выбор.
Наскоро пожевав, тень белкой взлетела на кровать и закрыла крышкой свой светильник, эльфийка уже лежала с закрытыми глазами, ясно выказывая свое нежелание беседовать. Однако у Таэльмины были свои собственные планы, и отступать от них она не собиралась.
— Уатель, — задумчиво осведомилась она, устроившись на своей половине постели, — ты не знаешь, феи нужны всем расам в равной степени? По-моему, некоторые вовсе не желают их возвращения. Следовательно, кто-то из них ошибается — или драконы, или гольды.
— Просто они дураки, эти коротышки, — не выдержав, сердито фыркнула ее соседка, — не понимают очевидных вещей!
— У всех мнений имеются свои слабые стороны… — многозначительно вздохнула тень, пряча лукавую усмешку. Эльфийка, несомненно, проглотила наживку и теперь не сможет уснуть, пока не докажет свою правоту.
— Какие тут стороны, просто все владеют разной магией, — немного помолчав, сообщила Уатель, — и не всех одновременно и в равной мере задевает потеря какой-то ее части.
— Как правильно сказал сегодня Ительс, — мы — люди, — печально произнесла тень, — наших предков когда-то лишили способностей к магии, так откуда мне знать, как и кто тут пользуется энергией?
И в подтверждение своей обиды вздохнула так тяжко и протяжно, как смогла. Как ни противно выманивать у подруги сведения таким способом, но события начинают развиваться все быстрее, и это может означать только одно. Враги не дремлют и уже готовят для наглых беглецов из прибрежных герцогств свои безжалостные сюрпризы.
— Я тебе уже говорила, — нехотя начала объяснять эльфийка, — поток магии един, но она располагается слоями — ниже тяжелые, выше легкие. Разумеется, в некоторой степени они смешиваются, поэтому многие из нас могут частично пользоваться магией соседних слоев. Но только феи полностью использовали самую легкую энергию — ту, с помощью которой плетутся заклинания созидания и ментальные. И лишь они одним своим существованием преобразовывали ее в эманации добра, любви, сострадания… Понимаешь?
— Начинаю понимать… — осторожно подтвердила Таэльмина. — Но разве гольдам все это не нужно?
— А они да еще русалы используют два самых тяжелых слоя энергии — минералов и воды, и кроме того, живут в местах, куда легкая магия просачивается очень долго и понемногу. И потому они еще не ощутили в полной мере ее нехватки — не первозданной, а той частицы, которая облагорожена присутствием фей. А у всех остальных с каждым веком все сильнее заметны изменения к худшему. Мы исподволь становимся злее и недоверчивее, меньше совершаем бескорыстных поступков и теряем способность к состраданию. Но как бы это ни было отвратительно само по себе, хуже все же другое — исчезает истинная любовь. Светлая и возвышенная, всепонимающая и всепрощающая и одновременно нежная и жаркая. Та любовь, которая пробуждает желание петь песни и сочинять стихи, совершать подвиги и сажать сады, дарить цветы и заботу. Гольды над нами смеются, когда мы об этом говорим, но наши старейшины в тревоге. Все меньше рождается детей и все труднее выращивать прекрасные цветы и фрукты. Потому они тысячу лет назад и собрали нас в одном лесу, надеясь защитить от влияния других рас, но, как показало время, это были напрасные старания. Прежние отношения и умения даются нашему народу все труднее. Вот и я сама живой пример.
