– А как же! Несу обед работникам, – Матрона обняла ее. – Как ты ononkmek`, Нене, и выросла как- будто! Наверное, в мужнем доме тебя не обижают.
– Да они на руках меня должны носить, но где теперь найдешь носильщиков? – засмеялась Венера.
– Если муж и жена друг друга понимают, им под силу и земной шар нести на руках.
– Ой, хорошо бы, да где они, такие мужья!
От молодой женщины веяло дыханием счастья. Стоило глянуть ей в глаза, как все становилось ясно.
– Ты бери его с собой, когда едешь сюда: надо же разобраться – зять нам получше полагался, или хватит и этого.
Венера улыбнулась:
– А он здесь.
– Он тоже на лугах?
– Да.
Они шли, беспечно болтая, и если Венера вела себя естественно, то Матрона вскоре почувствовала усталость от постоянной напряженности: уже дано пора было начать разговор о другом, о главном, но она никак не могла решиться, стесняясь почему-то и боясь, что Венера поймет ее по-своему и осудит, а то и посмеется про себя – тоже, мол, нашлась невеста, спятила на старости лет, замуж ей не терпится выйти. Матрона ждала, что Венера сама заговорит об этом, а та, наверное, ждала, когда ее спросят, и они шли себе и болтали о пустяках, как две подружки, встретившиеся после долгой разлуки.
Вскоре показались луга.
Увидев косарей, Матрона опечалилась. Как не знала она ничего, так и не вызнала, и все из-за собственной неловкости. Надо было расспросить Венеру, поговорить с ней, пока никого не было вокруг, а теперь все, конец, ищи другого случая. Озлившись на себя, придя в отчаяние, Матрона готова была пасть на землю, разрыдаться, закричать, махнув рукой на приличия: “О, люди, я устала быть всю жизнь одна, быть за мужчину и за женщину в своем пустом доме, делать то, чего я уже не могу, на что не хватает моих сил. Не бойтесь, я не прошу вас кормить меня, ухаживать, как за старухой, мне нужно совсем другое – хоть раз услышать от вас доброе слово, спросить о чем-то и получить добрый совет, в котором так нуждается моя беспутная голова. О, люди, люди, придите и посмотрите – я ведь тоже человек и тоже нуждаюсь в заботе и ласке. Я хочу слышать дыхание близких людей, тревожиться и переживать за них, гордиться и радоваться. О, люди, я уже дошла до края, я рассказываю вам о своей душевной боли, делюсь с вами самым сокровенным. Посочувствуйте мне, помогите узнать, этот парень действительно мой сын, или меня обманывает мое проклятое сердце. Многого мне не надо, знать бы только, что мой ребенок, сын мой жив и здоров, услышать бы хоть слово из его уст, и все, больше я ни о чем не прошу вас. Только бы узнать, что он жив, и больше мне ничего не нужно на этом свете”.
Сердце ее колотилось, она едва сдерживала слезы, но, как и раньше, когда все накопившееся у нее в душе, выплескивалось безмолвным криком, ей стало легче вдруг, и вскоре она успокоилась.
4
Работа на лугу была в самом разгаре: уже высились четыре копны и поднималась пятая. Складывал их действительно зять, а Чатри и его маленький сын подавали сено. Ната же сгребала его с рядов. Зная, что пока не будет закончена пятая копна, обедать они не сядут, Венера и Матрона положили свои узелки под ствол ясеня с обрубленными нижними ветками. Их срубили, наверное, чтобы подложить под копны, но Матрона словно обожглась, увидев уродливые культи старого дерева, и подумала, вспомнив пословицу, что чужой рукой лишь колючки рвать. На своей делянке Чатри бы такого не сделал… Хотя бы листья собрал, отнес овцам.
– Ой, сколько у меня работников! – воскликнула она, приближаясь к мужчинам. – Дай Бог вам сил и здоровья!
Услышав ее, Ната выпрямилась, глянула сердито:
– А ты сама-то где прячешься, Матрона, где прячешься?!
– Мне же не привыкать, Ната, я всю жизнь в прятки играю! – Матрона улыбалась, но слова Наты были ей неприятны – можно подумать, что они задаром взялись помочь соседке.
Зять же, услышав их голоса, воткнул вилы в сено и заулыбался, радуясь приходу Венеры, конечно, ну и Матроне заодно, и она поняла его настроение и подыграла сама:
– Сынок, тебя не заморили здесь?
– А что мне будет? С зятя что взять?
– Ну да, некоторые зятья думают, что их дело только за праздничным столом сидеть, – немедленно вступила Ната, – но у нас такое не принято, ничего не поделаешь.
Ей, видимо, надоело работать, она прислонила грабли к копне и направилась к дочери.
– Ох, устала! Целый луг сгребла в одиночку. Пойдем, посидим под деревом, они и без нас закончат.
– Давай, я вместо тебя, – вызвалась Венера, – я быстро.
Матрона сразу же догадалась: она не просто матери помочь собралась, она хочет большего – быть рядом с мужем, делать с ним одно дело. И тот уловил, засветился весь, но промолчал, продолжая работать. Это был единый порыв двух близких людей, великое чувство, которого они и сами, наверное, не понимали, да и незачем им было понимать – они действовали по наитию и не могли ошибиться. Такое счастье редко кому выпадает. Но и те, кому оно достается, не всегда дорожат своей удачей, привыкают к ней, не замечая своего отличия от других, считая, что все это дело обычное, обыденное, будничное, и со временем дарованное им свыше обесценивается, истирается о суету жизни, и хорошо, если остаются хоть воспоминания о прекрасных, но безвозвратно ушедших временах. Такое счастье могут оценить лишь те, кому оно выпало вроде бы по жребию, но сразу же было отнято какой-то чужой, неодолимой силой, те, кому суждено было низвергнуться с заоблачных высот в самую грязь жизни.
Ната же в этом ничего не смыслила:
– Нет, нет, – сказала она дочери, – потом сгребем.
– Тогда я воды принесу, будет чем руки помыть…
Венера стояла на своем. Она любовалась ладной работой мужа и хотела, чтобы и он имел возможность любоваться ею, чтобы все смотрели на них и видели, как они подходят друг другу, как красивы и счастливы.
– Везет тебе, Матрона, – не без ехидства произнесла Ната, едва усевшись под ясень, – эти люди не забывают про тебя.
Матрона сразу же поняла, что речь идет о сватовстве, но ей не хотелось слышать это от Наты и в то же время не терпелось узнать хоть что-то.
– Я же девушка на выданье, Ната, – отшутилась она, – почему бы женихам не обивать мои пороги?
– Нет, нет, я правду говорю, – перебила ее Ната. – Наверное, и наши там тебя расхвалили, и ихнему парню, говорят, ты пришлась по душе. В общем, парень так и сказал, если, говорит, она согласна выйти за моего отца, пусть скажет, чтобы не откладывать больше, не тянуть время.
– Но как же я могу согласиться? – усмехнулась Матрона. – Надо бы хоть краем глаза на жениха глянуть, это ж тебе не прежние времена, когда невесту никто не спрашивал.
– Не скажи, – Ната сощурила свои и без того узкие глаза, – ты ведь уже стоишь ближе к мертвым, чем к живым. А выламываешься так, будто двадцатилетний парень топчется у твоего порога.
Матроне было неприятно слышать это, и вспомнив обо всех своих горестях, она и прокляла все разом:
– Чтобы он с неба на землю свалился, Бог богов, за его дела!
– Оставь в покое Бога, – разозлилась Ната. – Подумай о своей старости! Хоть для кого-то еду будешь готовить, хоть для чего-то будешь нужна.
В чем-то она была права, по-житейски, по крайней мере, и Матрона сникла, пригорюнившись. “Чтоб ты
