Седло для дракона

что-то такое твердое укладывает! Смотрю: яйцо. Здоровенное. Скорлупа у него такая… полупрозрачная. Внутри что-то светится, но что – не разглядишь…

– Ты не оставила его на двушке? Почему? Ты хоть понимаешь, что принесла?

Кавалерия вырвала у Макса сумку Насты. Рука ее окунулась в глинистый от влаги кусок хлеба, зачерпнула размокшие бумажки. Потом нашарила и нечто твердое. Камень! Когда Кавалерия схватила его, обломок скалы отозвался красной закладкой.

Кавалерия почти с ужасом уставилась на Насту:

– Ты тащила и это?!

– Красную… я тоже захватила… раз уж послали! – угрюмо отозвалась Наста, ловя губами траву. Она сама не знала, зачем это делает. Просто видела нависавшие над лицом травинки и хватала их. Это отвлекало ее от всех страшных мыслей, и главное – от боли.

– А яйцо где?

– Нету его… Толпились тут всякие… Я испугалась, что шаманщики отнимут, и… забросила его туда… в воду… – призналась Наста.

Кавалерия вскинула голову. До Химкинского водохранилища было метров двести.

– Как ты добросила?

– Льва использовала. Куда упало – не знаю. Сами понимаете – темень!.. А яйцо-то большущее. – Наста говорила уже едва слышно. Возбуждение прошло, и тело медленно наполняла пульсирующая боль, казавшаяся белой и выжигающей.

– Ну все, вдовы! Тащите меня на ремонт! Готовая я! – сказала она и, выплюнув травинку, потеряла сознание.

Связались с Лехуром. Он не велел трогать Насту, пока не приедет. Прыгая неуклюже, как зайчики, ибо это был единственный способ обмануть защиту, «вдовы» Макс и Ул дотянули Насту до точки «Запад». Сунув руку под ступеньку, Ул вытащил баночку из-под детского питания, в которой таился завернутый в промасленную тряпочку ключ. В каменном сарае было темно и сыро. Обдирая пальцы ржавыми пружинками, Макс завозился с раскладушкой.

– Л-лучше бы Кы-Кузепыч ды-диван сюда п-притащил! – заикнулся он.

Ул поспешил разжечь буржуйку. После искры, выброшенной русалкой, поленья занялись в один момент. Макс перенес Насту на раскладушку. Наста, придя в себя от боли, негромко застонала. Макс стоял рядом и, не зная, как ей помочь, сжимал и разжимал кулаки. Потом стал трогать буржуйку, проверяя, разогрелась ли она.

– Иди бананы помой и не мельтеши! – велел ему Ул.

Макс послушно двинулся куда-то мыть бананы, но остановился. Он не сразу сообразил, что это шутка.

– Бы-бы… не моют. Да у нас и н-нету бы-бы… их, – сказал он убито.

Ул и сам волновался. Долго искал банку из-под ключа, ругался и только потом понял, что банка все время была у него в руках.

– Давай поговорим о приятном, чудо былиин! Какие вещи тебе принести в больницу? – спросил он у Насты, видя, что она, очнувшись, смотрит на него.

– Девчонки соберут, – буркнула та.

– А телефон нужен?

Наста, не отвечая, отвернулась. У нее не было мобильного телефона. А все из-за Гамова. Месяца два назад тот узнал ее номер, стал названивать. В любви не признавался, ничего особенного не говорил. Просто спрашивал: «Что ты сейчас делаешь? А утром что делала?» «Гамно за пегами разгребала!» – отвечала Наста. Гамов что-то бормотал. Казалось, он и сам не понимал до конца, что заставляет его набирать ее номер. А Наста… Наста почему-то после третьего или четвертого звонка стала бросать трубку. И тоже совсем непонятно было почему. Один только раз сказала ему, что у нее денег на телефоне нет, хотя причина была вовсе не в этом.

Тогда Гамов стал класть Насте деньги на телефон. Много клал. А Наста была гордая. Она сразу симку выбрасывала, чтобы от него ничего не принимать. Гамов ее новый номер вычислял и опять на него деньги клал. Причем, как Наста догадывалась, что это делает именно Гамов, оставалось тайной, поскольку он так хитро делал, что даже оповещающая эсэмэска не приходила.

– Да где же этот Лехур? Он что, на улитке едет?! – нетерпеливо сказал Ул и вышел, чтобы его встретить.

Кавалерия и Меркурий стояли на каменной набережной, у воды. На противоположном берегу четырьмя яркими угловыми огнями сияла спасательная станция. Кавалерия грызла дужки очков. Меркурий лег животом на набережную и опустил в воду руку с нерпью. Фигурки нерпи слабо осветились, заиграли.