Ул хотел что-то добавить, но Кавалерия уже исчезла в амуничнике, чтобы вернуться оттуда с седлом в руках.
– Вопросы? – спросила она у Ула.
Ул покачал головой и подобрал с пола рюкзак. Он делал это медленно, словно во сне, что-то стыкуя для себя. Вскоре он опять появился на чердаке старших шныров. Макс и Афанасий вопросительно уставились на него. Родион сидел с двуствольным шнеппером в руках. Он уже ухитрился разобрать его и, сняв стволы, придирчиво разглядывал их на свет. Ул подошел к Родиону и выдернул шнеппер у него из рук.
– Вертай взад! Я как чувствовал, что ручонки потянутся! – велел он. – И ты, Макс, тоже! Куда ящик дел?
Спустя еще пять минут Ул вышел к Яре. В руке у него был глобус, за плечами – рюкзак. Яра сидела на чемодане и смотрела на площадку у ворот, где сквозь трещины асфальта пробивалась трава.
Здесь на траве огромный надутый красавец голубь плясал перед маленькой голубкой. Голубка была невзрачная, да еще и хроменькая. Но голубю это было не важно. Он раздувался, вертелся и пританцовывал. Перья его переливались на солнце. Голубка, не обращая на него внимания, ходила и поклевывала что-то в траве. Вид у нее был озабоченный, умный и немного грустный. Чувствовалось, что птенцы у них будут хорошие. У таких печальных голубок всегда бывают хорошие птенцы.
Глава девятая
Невеста пластикового скелета
Тот человек, которого ты любишь во мне, конечно лучше меня, я не такой. Но ты люби, и я постараюсь быть лучше себя.
Был седьмой час вечера. Солнце путалось в ветвях. В оранжевой продуваемой кофте-сеточке, благоухающий одеколоном, далеко отставивший ножку и мило улыбающийся во все стороны, Дионисий Тигранович Белдо чертил роликовыми коньками дорожки в ботаническом саду. Неподалеку на газончике стояли Младочка, Владочка и верный Птах и любовались, как, круто забирая ножками и разворачиваясь, глава форта прижимает к груди рано пожелтевший, с ало-зелеными прожилками лист платана.
– Я люблю вас, люди! Я дарю вам свою любовь! – шептал Белдо.
Многочисленные прохожие останавливались, с одобрением наблюдая поэтического старичка. Внезапно какой-то карапуз воскликнул:
– Ой, мама! Птичка!
И точно – с ближайшего дерева растрепанным комком свалилась и замерла на асфальте птица. Белдо слегка толкнул ее коньком. Воробей не шевельнулся. Возможно, это был первый в мироздании воробей, умерший от разрыва сердца.
– Млада! Это ты, что ли, змеища?! – недовольно крикнул Дионисий Тигранович.
– Я-то тут при чем? Кто тут свою любовь во все стороны посылал? – проворчала Млада. Последнее она, впрочем, произнесла себе под нос.
После странной смерти воробья зрители как-то сами собой рассосались. Недовольный Белдо подошел к своим ведьмищам.
– Я замерз! Давай свитер! – велел он Владе.
– Какой свитер? Вы же сами велели не брать! – удивилась Влада.
Старичок вытянул губки ниточкой:
– Владочка! Иди сюда, мое золотце! Сейчас я расскажу тебе о такой вещи, которая называется «критическое мышление»!
Ведьмища доверчиво приблизилась, но противный старичок обманул и вместо поучительного рассказа о критическом мышлении ущипнул ее за внутреннюю, нежную часть руки.
– Вот тебе! Вот! – прошипел он, впиваясь ногтями, чтобы ей было больнее.
– За что?! – взвыла Влада.
– Все за то же! За свитер! Надо делать не как я сказал, а как я подразумевал!
В кармане у Птаха завибрировал телефон. Сам Белдо мобильник носил редко, заявляя, что от телефона бывают волны, которые его старят. На самом же деле мобильник мешал тонкой связи старичка с его опекуном, связи постоянной и очень чуткой. Краснолицый Птах поднес телефон к уху. Трубка звякнула о его золотую серьгу.
– Слушаю… вас… – произнес он с одышкой.
Трубка что-то кратко сообщила. Не меняясь в лице, Птах произнес «понял, передам» и отключился.
– Кто это еще? – подозрительно спросил Дионисий Тигранович.
– Арно, – сказал Птах.
Лоб Белдо озаботился морщинкой:
