Наста сама не понимала, зачем увязалась с Рузей в Копытово. Помощи от нее все равно никакой не было. Хотя нет, понимала. Усидеть в четырех стенах было для нее нереально. Чтобы жить, ей надо было двигаться – хотя бы и на костылях.
Минут пять спустя Рузя вышел из магазина с округлившимся рюкзачком.
– Все купил? – спросила Наста.
– Нет, еще всякие овощи! – сказал Рузя.
Обычно продукты покупали Надя и Гоша, но и Рузю Суповна посылала нередко. Рузя, хотя и нелепый до крайности, выбирать продукты умел и любил. Сказывался огромный наследственный опыт его семьи, в которой поколение за поколением все только и делали, что готовили, ели и говорили о еде.
Маленький рынок был тут же, метрах в ста, на площади за автобусной остановкой.
– Граждане-одногосударственники! У кого лук и картошка? Жена велела купить! – закричал Рузя еще на подходе. Насту бросило в краску. Ей захотелось двинуть его костылем, однако на рынке никто не удивился, что у Рузи может быть жена.
– Дарагой! У меня хароший маладой картошка! – окликнул его нос в кепке.
Рузя подошел полюбопытствовать, какая картошка выросла у носа. Оказалось, что картошку нос вырастил неважную. Видимо, его отвлекала игра в нарды. Наконец хорошая картошка была найдена – у пожилой молдаванки. Рузя сразу понял, что картошка хорошая, но все же придирчиво поскреб ее ногтем и стал охать:
– Жена заругает, что слишком дорого, но давайте еще морковь, кабачки и помидоры! Тот крайний уберите! Мы с ним друг другу не понравились! А лук у вас мягкий!
Лук у молдаванки был правда мягковатый, и, видимо поэтому, посмотрев на Рузю с уважением, она перестала подсовывать ему порченые овощи. Даже забрала одну гнилую морковь, которую ей удалось подложить чуть раньше.
Рузя заполнил рюкзак и приготовился расплачиваться.
– Можно заглянуть в список? – плеснув серебром зубов, спросила молдаванка.
Рузя поспешно прижал бумажку к груди:
– Нельзя! Жена не велела, чтобы в него кто-то заглядывал! Тут много личного!
– У тебя нет жены! И бумажка у тебя – схема метро! – раздраженно сказала Наста, когда они отошли. Ей опять хотелось двинуть Рузю костылем по голове. Но одновременно она им и восхищалась, и не узнавала его. Толстенький, бодрый, с рюкзачком, Рузя выглядел как самый хозяйственный супруг самой счастливой жены.
Рузя вздохнул. Теперь, когда все продукты были уже куплены, он на глазах становился пингвинчиком. Геройски напружиненная грудь сползала куда-то вниз, лопатки начинали торчать, голова накренялась, словно высматривая что-то под ногами.
– Ну нету у меня жены, да! Но кто знает: вдруг ты согласишься когда-нибудь? – пробурчал Рузя так тихо и невнятно, будто ему приходилось говорить сквозь три ложки каши.
Наста зажала один из костылей под мышкой и, высвободив руку, притянула к себе Рузю за затылок:
– Рузя, ты бредишь? Ну-ка посмотри на меня! Жара нет?
Рузя пугливо замотал головой.
– А горло не болит? Ну-ка открой рот! Скажи «а»!
– А-а-а! – заорал Рузя, которого Наста больно ущипнула за ухо.
– Спасибо! Так громко не надо! А что у тебя на этом зубе? Кариес?
– Он совсем не болит! – поспешно сказал Рузя.
– Кариес и не должен болеть! Он не болит – он подтачивает! А ну-ка тащи плоскогубцы!
Плоскогубцы Рузя тащить не стал, но, оберегая свой заветный кариес, рот теперь держал закрытым. Покинув автобусную площадь, они дошли до автобазы, мимо которой к ШНыру вела короткая полевая дорога.
– Бейте меня сорок человек! – запричитал вдруг Рузя, хлопнув себя по лбу. – Я не купил майонез!
– Майонез – это ерунда!
– Для тебя ерунда, а для Суповны нет. Она и за куриный кубик убьет, если он в списке был! Подождешь меня? Я быстро! – сказал Рузя и рысцой потрюхал на площадь.
Наста осталась ждать его у забора, из-за которого, просовывая морды, на нее хрипло и страшно лаяли три огромные собаки. Чем Наста им не угодила и перед кем они выслуживались, было неизвестно, но лаяли псы с такой яростью, словно Наста собиралась украсть и забор, и автобазу, и здоровенную, с двухэтажный дом, кучу тырсы – и все это унести в карманах, а они, собаки, этот злодейский план раскусили и доносили о нем начальству.
Наста не выдержала и, уверенная, что за забор собакам не выбраться, начала их дразнить.
