женщину. При этом даже особо и не скрываясь! В кабаке, в центре города. То, что кабак пользуется определённой репутацией, и пресловутая «бедная женщина» пошла на это добровольно и за хорошие деньги, вряд ли послужит смягчающим обстоятельством. Тут сам факт важен. Пришлые чудовища имеют наших женщин. Как хотят, когда хотят и сколько хотят. А мы терпим. Доколе, братцы?
– Я сразу отправился тебя искать, – сказал Ельня, словно прочтя мысли Млайна. – Но скоро все узнают, будь уверен.
– Сам-то что думаешь по этому поводу?
– Думаю, хмель у нас, в Брашене крепко забирает. Помню однажды… – он неожиданно коротко хихикнул и тут же посерьёзнел. – Думаю, уходить вам надо. Князь, ежели что, не защита. И никто. Одного дурака хватит, чтобы народец возбудить. Времена сейчас трудные, так и хочется на кого-то ответственность свалить. На князя – не выйдет, твёрд князь, недаром так и кличут. На Ржавую Смерть – бесполезно. Не на себя же, верно? А тут вы! Пять глаз, по семь пальцев на руках и ногах, а что вместо ушей – и слов не подобрать. Лапша какая-то. Извини.
– Ничего, – сказал Млайн.
– Ты сам спросил, что я думаю.
Он снова встал на скамью и, поднявшись на цыпочки, заглянул через забороло:
– О! Вот они, полюбуйся. Уже толпятся.
Млайн залез на скамью и тоже посмотрел вниз. Он был гораздо выше ростом Ельни и на цыпочки вставать не пришлось.
Внизу, под горой, на которой был расположен детинец, раскинулся посад. Отсюда со стены были хорошо видны крыши домов (в основном соломенные и гонтовые, но попадались и черепичные кровли), просматривалась вольная паутина улиц и переулков, а также центральная рыночная площадь. Не вся, лишь северо-восточная часть. Но именно там был расположен упомянутый кабак. «Бочка и кружка», м-мать его! И именно там сейчас собиралась возбуждённая толпа. Даже сюда, на верх горы и стены, долетали время от времени отдалённые крики.
«Вот всё само собой и встало на свои места, – подумал он. – Может, и к лучшему!»
– Где сейчас князь, знаешь?
– На охоту поехал. Засветло ещё.
– Жаль. Попрощаться хотел.
– Так решился? – спросил Ельня.
– Да. Спасибо тебе, что предупредил.
– Не за что. Вы многим жизнь спасли, дружина добро помнит. Но против народа… сам понимаешь. Даже, если в этот раз удастся вас отстоять, людишки злобу затаят, и потом будет ещё хуже. Оно, может, и в этот раз не просто так вышло. Могли подставить вас. Но это уже не важно.
Он подумал и добавил:
– Конечно, у вас молнии в руках…
– Мы не станем стрелять в тех, кого только что защищали! – отчеканил Млайн. – Глупо. Не для этого мы здесь оставались. Проще уйти. Возможно, они об этом знают. Или догадываются.
– Дядя Ельня! Дядя Ельня! – послышался крик снизу, со двора детинца.
Они посмотрели. Вихрастый соломенноголовый мальчишка лет одиннадцати стоял внизу, под крепостной стеной, и махал руками.
– Жди! – крикнул дружинник. – Сейчас спустимся.
Оказалось, что пацан приходится Ельне двоюродным племянником (сын его двоюродной сестры по материнской линии), и дружинник частенько использует его в качестве своих ушей в городе. Вот этот обладатель оттопыренных ушей, едва переводя дыхание (бежал со всех ног от самой рыночной площади), и поведал им, что толпа настроена очень решительно и зло и вот-вот двинется «вешать пятиглазых».
– Так и кричат – вешать? – уточнил Ельня.
– Ага, – кивнул пацан, косясь на Млайна. – Кто вешать. А кто – на кол.
– Что, и молний наших не боятся? – спросил Млайн. Ему и впрямь стало интересно, откуда такая смелость.
– Кричат, что их у вас мало осталось, молний, – смело ответил мальчишка, на этот раз глядя прямо на Млайна. – А может, и вообще уже кончились.
Млайн только вздохнул.
– Что, правда? – спросил Ельня.
