Ну, то есть, справедливости ради, следует признать: все это счастье свалилось не прямо ему на голову, а на пластиковый стол. Стол, как ни странно, устоял. В отличие от задвинутых под него стульев и картонного стакана с кофе, который конечно не упустил удобного случая исполнить золотую мечту всякого стакана с напитком: оросить своим содержимым человеческие штаны. К счастью, жертвой его амбиций пали штаны незадачливого велосипедиста. Справедливость, таким образом, восторжествовала. Несколько случайных брызг не в счет.
Вместо того, чтобы извиниться или хотя бы выругаться, велосипедист рассмеялся. Сидел на мокром асфальте, придавленный опрокинутым стулом и собственным велосипедом и хохотал так заразительно, что Феликс тоже невольно улыбнулся. Хотя ничего смешного в происшествии пока не видел. Кофе – ладно, бог с ним, но больно же наверное? Впрочем, похоже, нет.
– Простите, ради бога, – сказал наконец велосипедист. – Сам не понимаю, как это получилось. Задумался и вдруг – бдымц! Земное притяжение начинает и выигрывает, вечно у нас с ним так. А вы по моей милости остались без кофе. Но это как раз очень легко исправить. Что у вас там было? Простой черный без сахара? Подождите, сейчас.
Хотел было отказаться, но не успел. Незнакомец легко, словно бы и не падал, вскочил на ноги, поднял велосипед, прислонил его к стене и исчез в кафе. Ладно. Хочет компенсировать ущерб – пусть компенсирует. Не сбегать же теперь.
Буквально минуту спустя велосипедист вышел из кафе. Бросил на мокрый стол целый ворох ярких оранжевых салфеток, сверху поставил стакан. И вдруг склонился к самому уху и торопливо, горячо зашептал:
– Не хотелось бы показаться бесцеремонным, но если я вот прямо сейчас не скажу вам, что по-литовски улица Святого Духа называется «Швенто Двасес», вы, пожалуй, так и не найдете ее на карте. Вздохнете с облегчением, скажете себе: «Ну, значит, не судьба», – а искать перевод в интернете не станете. Сделаете вид, будто просто в голову не пришло, и сами себе поверите. А это было бы довольно обидно – с учетом того, что такой улицы у нас в городе не было, пока она вам не приснилась.
– Что?!
Но незнакомец не стал ни вдаваться в объяснения, ни повторять сказанное. Одним молниеносным движением оседлал свой велосипед и буквально секунду спустя уже скрылся за поворотом. Оставив Феликса наедине с кофе. И взятой в гостинице картой города, которая теперь, конечно, жгла карман. По крайней мере, ощутимо его нагревала.
Вот же черт.
– Конечно, так все и было, – говорю я. – Как по писаному. Он до ночи бродил по городу под этим своим нелепым серебряным зонтом. Пытался отвлечься, не сказать, чтобы преуспел. Хотел пообедать, но кусок в горло не лез, что, в общем, понятно. Даже не выпил для храбрости, хотя я бы на его месте…
– О да, – ухмыляется Стефан. – Уж ты-то своего бы не упустил!
Он в прекрасном настроении. В отличие от меня.
– Твой протеже тоже совсем не дурак выпить, – огрызаюсь я. – Но тут вдруг решил: глупости следует делать на трезвую голову, чтобы воспоминания о них потом хоть чего-то да стоили. На самом деле он по-своему прав. Обидно считать просто пьяной блажью этот прекрасный момент, когда выходишь за Святые Ворота, сворачиваешь налево, ныряешь в переулок, такой темный, даже не верится, что это самый центр довольно большого города, строго говоря, европейской столицы; ладно, неважно, выходишь, сворачиваешь, делаешь буквально несколько шагов, практически наощупь и вдруг, словно бы очнувшись от тяжелого сна, обнаруживаешь, что улица освещена огнями факелов, слышишь, как издалека доносится песенка, такая знакомая, что можешь не только подхватить мотив, но даже вспомнить слова припева, с куплетами, конечно, сложней, но какая разница, о чем поется в куплете, когда вокруг такая сладкая летняя ночь, старые йоколенды, или что там у них нынче вместо наших акаций, в цвету, двери «Хитрой Радуги» распахнуты настежь, и, господи, кто это там стоит на пороге и приветливо машет? Мать его за ногу через три адских коромысла, если бы он все-таки выпил для храбрости, он бы, конечно, узнал. А так – моргнул, развернулся и ушел обратно на внезапно ставших ватными ногах, зачем-то хватаясь за грудь, как будто под ребрами все еще бьется сердце, которое, как мы с тобой понимаем, навсегда осталось на улице Святого Духа; собственно, к лучшему, там его дом.
– Эй, – говорит Стефан, – ты чего?
– Я – чего? Ничего. У меня все в порядке. Сижу тут с тобой под мостом на этих нелепых качелях; всегда думал: что за дурни на них катаются? А оказалось, эти дурни – мы. У меня все в порядке, дружище, я, как видишь, даже не плачу, пока этот бедный дурак стоит в своем гостиничном номере, уткнувшись лбом в холодное стекло, и пытается поверить, что на самом деле с ним ничего не случилось. И силой ведь не затащишь обратно. Так и знал. Так, блин, и знал!
– Он, конечно, стоит, – соглашается Стефан. – И, конечно, пытается убедить себя, будто ничего не было, а кто без греха? Но жизнь продолжается. И даже ночь еще не перевалила за половину. У него еще куча времени, чтобы снова одеться, выйти из дома, дорогу, уверяю тебя, он пока не забыл. И улица Швенто Двасес, сам понимаешь, на месте, была, есть и будет, никуда не денется. Не
