и рыжая парочка слушает, забыв о своих стаканах, нарезанном сыре и яблочном пироге. – Речь, конечно, не о близости к белорусской границе, которая, впрочем, действительно совсем недалеко. А о границе между мирами, реальностями, вероятностями, называйте, как хотите, все равно слова – это просто слова, сути они не передают, только указывают направление воображению в тех редких случаях, когда оно есть.
– «Пограничный», – говорит Люси, – в данном случае означает, что у города есть близнец, тайная тень, близкая, совершенно недостижимая и в то же время явственно присутствующая – всюду, и прямо здесь тоже, прямо сейчас и всегда.
– Наша с вами реальность, – понизив голос, говорит Люси, и слушатели, не сговариваясь, подвигаются к ней поближе, чтобы ничего не упустить, – слишком тяжела и тверда, совсем не пластична, зато постоянна и очень устойчива. О нас можно твердо сказать, что мы есть. А вот со вторым городом, с нашей тайной, невидимой тенью, дела обстоят не так просто – согласно малоизвестным живучим легендам, не забывайте, я просто цитирую, какой с меня спрос. Так вот, согласно этим легендам, жизнь в той чудесной реальности весела и легка, зато ненадежна. Все в любой момент может перемениться до полной неузнаваемости, рассыпаться, развалиться, а то и просто исчезнуть: тень это только тень, глупо было бы ждать гарантий, что – она навсегда. Но без тени нашему городу не обойтись, тогда в нем не останется ни жизни, ни смысла, сами небось знаете, что за существа не отбрасывают тень. То-то и оно.
Катя медленно, маленькими глотками пьет горячий яблочный сок с корицей и, кажется, с кальвадосом; на вкус он, впрочем, совершенно неощутим. Но это, конечно, совершенно неважно, главное – слушать, что говорит эта странная женщина-мальчик, вот так запросто, среди бела дня помянувшая площадь Восьмидесяти Тоскующих Мостов, вряд ли это просто совпадение, такое захочешь – не выдумаешь, как ни фантазируй, надо хорошо знать историю города, чтобы понять, откуда взялось такое название. Впрочем, судя по тому, что она рассказывает этим симпатичным рыжим влюбленным, кое-что ей явно известно.
Кое-что из того, что так и не вспомнила я, – удивленно думает Катя. Ей очень жалко, что в этом баре не курят; впрочем, Катя сама не курит, даже толком не начинала, когда-то попробовала, не понравилось, но вот прямо сейчас, честно говоря, совсем не помешало бы закурить, просто чтобы немного отвлечься от паники, подступающей к горлу, как болотная жижа, лучше курить, чем судорожно подсчитывать, сколько вдохов осталось сделать прежде, чем…
Прежде чем.
Но о том, чтобы встать, подойти к барной стойке, попросить счет, расплатиться, выйти на улицу, а оттуда бегом домой, и речи быть не может. Нет уж, я хочу все услышать, – упрямо думает Катя. – Я сегодня ужасно храбрая, пусть она говорит.
– Разумеется, – говорит Люси, – жители зыбкой, тайной, изнаночной стороны, прекрасно знают о нас и часто приходят в гости. Им это довольно легко, правда, не всем подряд, только некоторым, но сути это не меняет: мы же не сомневаемся в существовании музыки, даже если сами не умеем играть ни на одном из инструментов. В общем, неважно, главное вот что: пока мы тут в них не верим и никогда не поверим в здравом уме, они о нас просто знают, и все. Ходят в гости, возвращаются домой с сувенирами, пишут книги о нашей удивительной с их точки зрения жизни, поют наши песни, иногда подбирают бездомных котят: кошки, в отличие от людей, вполне способны пересечь границу между реальностями, по крайней мере сидя за пазухой; впрочем, не удивлюсь, если некоторые из них бегают туда-сюда без посторонней помощи.
На этом месте ее слушатели согласно кивают. Видимо, опыт близкого общения с кошками у них есть.
– Но самое главное, конечно, не это, – говорит Люси. – Прогулки, сувениры, удивительные истории – все это хорошо, но совершенно необязательно. Просто приятное излишество. А важно вот что: однажды наши тайные братья и сестры, счастливые зыбкие двойники, научились за нас держаться, и с тех пор их дела пошли на лад. И наши, собственно, тоже, потому что мы зависим от их благополучия; впрочем, речь сейчас не о нас. И вот теперь мы с вами можем вернуться на площадь Восьмидесяти Тоскующих Мостов, из-за которой я начала все это рассказывать. Так вот, площадь названа в честь героев, ежедневно жертвующих собой. Нет, не жизнью. Но в каком-то смысле больше, чем жизнью, это как посмотреть.
Так называемые «мосты» – это люди, – говорит Люси. – Их всегда восемьдесят; каким-то образом выяснилось, что это оптимальное число. У них такая работа: жить тут, среди нас, в полной уверенности, что это и есть их место, почти ничего не помнить о доме и люто о нем тосковать. Оказалось, что человеческое отчаяние, замешанное на любви и помноженное на полное отсутствие надежды, самый лучший в мире скрепляющий материал. Пока восемьдесят изгнанников тоскуют по несуществующему, как им кажется, дому, этот дом будет цел.
– Но это ужасно, – хором говорят Люсины слушатели.
«Ужасно», – насмешливо повторяет про себя Катя. И с усталой горечью, несвойственной ей даже в худшие времена, думает: – Дурацкое слово. Все на свете слова дурацкие. Смысла в них совсем нет.
Люси пожимает плечами:
