– Ой, нет, спасибо! Нас ждут у Антона, там уже и стол накрыт, роднёй манкировать нельзя! – Иномейка, как всегда, мгновенно выдала подходящую версию. Здорово их там натаскивают на курсах, ничего не скажешь…
– Ну всё, мы исчезаем! Ещё раз с праздником всех! – Вейла потянула меня за руку, выводя из рассасывающейся толпы.
– С праздником!
Проспекты и улицы столицы были наполнены праздничным гулом и бодрыми победными маршами.
– Что-то не так?
– Потешная улица… – я криво усмехнулся. – Потешно, да…
Глаза иномейки сузились.
– А ты как думал, Антоша?
Прежде чем ответить, я задумался. А в самом деле, чего я ожидал?
– Скажи… что она знала-то, эта Ниночка? Что вообще могла знать?
Вейла чуть усмехнулась.
– Кроме «знать» есть ещё и «догадываться». Мужчин-иннурийцев деморализуют мои ноги, и больше они ни на что не глядят. Женщина, пристально следящая за успешной соперницей, способна подметить ой как немало.
В памяти послушно всплыло: «Она тварь! Она же нелюдь, суккуб, Антон, неужели ты не видишь?!»
– И в этом она права, – иномейка вновь усмехнулась, жёстко. – Нелюдь я. Любая медкомиссия подтвердит. Тем более патологоанатом.
– Ладно… – я встряхнулся. – Нас дома ждут!
– Ка-акая гостья!
– Здравствуйте, Алёна Павловна. Эдуард Николаевич, здрасте.
После того памятного дня, 8 марта, отношение моих родителей к потенциальной невестке стало не то чтобы отрицательное, но, скажем так, настороженное. Особенно мамы. Вне сомнения, женское сердце чуяло, насколько серьёзно прикипел сын к сей девушке. Отсюда и опасения – не сломает ли девица-красавица судьбу родного сына. Кольцо на пальце – это ведь так, внешний признак. Как и штамп в паспорте. Пальцы сыночка могут быть совершенно свободны от колец, однако что в том толку, если его сердце эта Марина заберёт с собой да и вывезет за пределы СССР?
– Эдуард Николаевич, а что вы на демонстрацию не пошли? Сегодня первый день хорошая погода.
– Так вышел я уже из пионерского возраста. Это вон Ленке впору с девчонками резвиться, да вам ещё с Антоном как молодым специалистам…
– Ленка обещала вернуться или как? – Я уже резал на кухне хлеб.
– Да кто её знает, когда она вернётся. – Мама мешала в посудине салат-оливье с непривычным ожесточением.
– Что случилось, ма? – негромко спросил я.
– Ничего пока не случилось.
– А мы не будем её ждать, – поднялся с дивана отец. – Нахохочется с подружками, проголодается, прибежит как милая. Мы-то за что должны страдать? Трудящиеся голодать не должны! У нас тут не Африка! Верно, Марина?
– Святая правда, Эдуард Николаевич, – в глазах «Марины» уже роились смешинки. – Не Африка у нас тут. Ой, не Африка! Три дня назад ещё была такая не Африка, зубы клацали.
– Просто нужно потеплее одеваться, – встряла мама, расставляя посуду.
– И с этим тоже трудно поспорить, – иномейка вздохнула. – Если исходить из экономии тепла, в Москве нужно почти всегда ходить в тёплой куртке и штанах. Ватных желательно. Но скажите, Алёна Павловна, вот вам никогда не приходила мысль, что женщины и молодые девушки в особенности в мешковидных нарядах выглядят безобразно?
– Почему обязательно безобразно?
– Вот видите… Вы привыкли. Присмотрелись. И безобразное кажется вам нормальным.
– Есть же вполне элегантные пальто, приталенные…
– Есть, есть. Но ходят-то в большинстве в мешковидных куртках. Привычка – страшная сила.
– Судя по вашим словам, Марина, вы только-только из мест, где под пальмой на ножке стоят фламинго.
– Я этого не говорила, прошу заметить, – улыбка Вейлы стала ослепительно-неотразимой. – Но я это всё к чему… Будь я одна, скорее всего, тоже не слишком заморачивалась бы собственным внешним видом. Ходила бы в мешке с рукавами, штанах и плевать. Но теперь со мной Антон. И я просто не могу, не хочу и не могу выглядеть плохо. Кто-то ещё пялится на мои ноги? Тоже плевать.
