больше никто не посмел причинить тебе вреда.
Повесив трубку, я не могла стереть глупую улыбку с лица. Он беспокоится обо мне, хочет помочь. И я постараюсь всеми силами вернуться, особенно теперь, когда я привела себя в порядок.
Стоило мне об этом подумать, как улыбка сразу увяла.
Не хотелось даже вспоминать, как, поспав несколько часов, я раздевала манекены и смывала с себя грязь в туалете в раковине. Такое забудется нескоро.
Зато теперь, в удобных кофте и брюках, которые оказались немного тесноваты, и комфортной обуви, что лишь чуть-чуть велика, я похожа на человека. Завернутая в мужские штаны Книга Живых ждала меня на столе.
Перед новым путешествием все удобно уложила во вместительную сумку и, закинув ее на плечи, открыла на нужной странице подобранную заранее книгу.
Отправляемся дальше.
Роман, в котором я очутилась, мне не очень нравился. Конечно, это прекрасно написанное произведение, но то, как автор в нем поступил со своими героями… мне, мягко говоря, не по душе. Много страстей, боли и разочарования.
А еще, попав в роман за нужным мне ингредиентом, я наблюдала историю невероятной и даже страшной любви. Любви, что ломает судьбы и лишает жизни.
Такие мысли крутились у меня, когда я стояла на башне собора Парижской Богоматери рядом с архидиаконом, который меня не видел. Власов был прав: сильный путешественник, истово пожелав остаться в тени, не будет узнан даже главными героями.
Июльский ветер ласково шевелил мои волосы, но я, как обычно, не чувствовала ни тепла, ни холода, воспринимая только эмоциональный фон вокруг, наполненный ужасом и болью.
Я стояла рядом с Фролло и смотрела, как умирает девушка, смотрела, как к нему подкрадывается Квазимодо… И могла бы помешать тому совершить убийство, но мне не хотелось менять сюжет. Священник, снедаемый страстью и похотью, не любил, по крайней мере, нормальной любовью, и отправил любимую женщину на смерть за то, что она отвергла его.
Может, я не имела права судить, однако в сердце моем не было жалости. Я невозмутимо следила за звонарем, что протянул руки и столкнул алхимика в рясе вниз. Несмотря на уродство, вот кто любил истинной любовью.
Опустив глаза, я не стала дальше наблюдать, как угасает в цыганке жизнь, и отправилась дальше по сюжету, слушая, чем завершилась история. Спустя пару минут я уже шла по выщербленным временем темным камням склепа Монфокона за людьми, что пришли сюда за телом недавно повешенного человека.
Но меня интересовали совсем другие останки.
Среди остальных почивших я обнаружила то, что искала, — два скелета, один из которых сжимал в своих объятиях другой, явно женский, в оборванном, когда-то белом, одеянии.
Мое же внимание привлекло ожерелье из зерен лавра, с небольшой шелковой ладанкой, украшенной зелеными бусинками. Для палача эти предметы не имели ценности, зато для меня были очень важными: именно за ними я сюда и пришла.
И сейчас, смотря на останки цыганки и того, кто безмерно, безоглядно любил ее, чувствовала себя осквернительницей. По моей щеке скатилась слеза, и, отерев ее ладонью, я быстро взяла то, что мне требовалось, и направилась обратно на выход.
В глаза ударил свет закатного солнца, и пока в воздухе передо мной кружилось примечание, я старалась сбросить с себя тягостные ощущения.
— Никогда больше без уважительной причины не отправлюсь в этот роман.
С последними лучами солнца белое сияние поглотило меня, я почувствовала сильный рывок, гораздо сильнее, чем когда вытаскивала из пирамиды золото. Не все то самое ценное, что блестит. Есть вещи гораздо важнее.
Любовь…
Обратно в реальный мир я выпала прямо на огородную грядку. Сзади меня было изрытое неровными бороздами, оставшимися после уборки урожая, поле с лесом на горизонте. Впереди — садик с домом.
Но единственная мысль была о пропитании, больше ничего не волновало. Есть хотелось ужасно, и бутерброды с чаем на столе, что стоял в саду под яблоней, манили к себе. Рядом с едой лежала открытая книга.
