– Куда уж улучшать-то, в смысле аппетит, – проворчал Леонид. – А вот рюмку успокоительного я бы с удовольствием принял.
– Да, права была бабушка, – притворно вздохнула Оля. – Совсем перевелся нынче мужик. Ночь, лес, избушка, двуспальное ложе, шкурой застеленное, а он только о выпивке мечтает. И где его искать… женское счастье?..
– Так я это… останусь? – Леонид подмигнул. – Вместе поищем. Может, вчера плохо смотрели?
– Шагай к ручью давай… – пихнула его кулачком девушка. – Искатель. Забудь. Тебе приснилось…
– Ну, на нет и суда нет… – развел руками Бурый. – Одно только Особое совещание.
– И поторопись, философ!.. – Оля притворно возмущенно фыркнула. – А после того, как воды принесешь, дровишками озаботься. К утру во дворе отсыреют, замучимся разжигать…
– Есть, мэм! – козырнул Леонид и не удержался от шпильки: – Кстати, Оля, расслабься, а то ты прямо интонациями Исаака Гольденберга шпаришь. Скоро картавить начнешь, – и шмыгнул за дверь, не дожидаясь ответа. Ибо нет хуже пытки для женщины, чем невозможность оставить за собою последнее слово.
Глава семнадцатая. Владимирский централ, ветер северный…
Тяжела длань у корабела. Из-за разлившейся на половину лица фиолетово-синей опухоли Виктор не сразу и признал трелля. Зато отлично понял, как и при допросе в лесу, произнесенную им фразу. Тем же древнерусским штилем.
– Здрав буди, господин. Пошто звал?
Микс из «Ивана Васильевича» вырвался совершенно непроизвольно.
– Паки, паки… Иже херувимы. Поелику мы зело на самолет опаздываем.
– Простите, господин, – захлопал глазами раб. – Но если можно, говори помедленнее. Странные твои речи, и не все слова понятны.
– И тебе не хворать, – прекратил ерничать Лысюк. Все же обстоятельства не самые подходящие, чтоб комедию ломать. – Толмач мне нужен. Не понимаю по-свейски… Они все расспрашивают о чем-то, а я в толк не возьму. Не подсобишь?
– Отчего нет? Если велят…
Видя, что Виктор и Скуба могут общаться, лысый викинг тут же вскинул длань – жестом, напоминающим нацистское приветствие, а потом разразился короткой тирадой, предельно насыщенной вопросительными интонациями.
Скуба поклонился и перевел:
– Ульрих Медный Лоб спрашивает: ты ли тот воин, что убил большого медведя?
– Я…
Викинг кивнул и, не дожидаясь перевода, задал очередной вопрос. Виктор сперва удивился, а потом вспомнил, что русское местоимение «я» соответствует в немецком языке утвердительному «да». Видимо, и в древнескандинавском тоже.
– Ульрих Меднолобый спрашивает, – тем временем заговорил Скуба, – куда и зачем ты тащил его старшего брата Гюрдира- ярла?
«Брат, значит. А так непохожи…»
– Он же был ранен…
Лысый выслушал перевод, но следующий вопрос задал рыжеволосый.
– Бранд Рыжий спрашивает: если ты хотел убить его отца – то почему не закончил дело? А если хотел спасти – зачем нападал?
«А вот и сын нарисовался. То-то лицо показалось знакомым…»
– Я не хотел убивать ярла. У меня к нему…
– Но ведь это ты ударил его копьем в бок? – Скуба почти синхронно продублировал очередной вопрос викинга, перебивая Виктора. Кстати, заданный совсем не вопросительным тоном. Обычно так произносят фразы «добрые» следователи. «Облегчите душу. Мы и так все знаем, а вам чистосердечное зачтется».
Но Лысюк, не чувствуя за собою вины, не собирался финтить.
– Это случайно получилось. Я метил в медведя…
После того как Скуба перевел объяснение, племянник с дядей недоуменно переглянулись, а потом расхохотались. Причем ржали не только они. Похоже, слова Виктора приняли за удачную шутку, если не все, то большинство.
Сперва Лысюк решил, что трелль исказил ответ, но очень быстро сообразил, в чем настоящая причина смеха. Викингам, управляющимся с оружием лучше, чем иной современник владеет столовыми приборами, попросту было невдомек: как можно нанести удар случайно?
