Желание флиртовать с ним и вот так легонько подначивать мало укладывалось в принятое решение расслабиться и плыть по течению, полностью сняв с себя груз ответственности. Мы на какое-то мгновение поменялись ролями: он дергался и метался, а я — тянула туда, куда звали сиюминутные желания. Но почему-то именно это окончательно меня успокоило.
Намек был истолкован правильно, а ответ дан в самой предпочтительной форме.
Поцелуй получился долгий и неторопливый, медленный, изучающий. Как будто Фель слышал недавние слова менталиста о времени и вреде спешки, полностью их разделял и сейчас намеревался доказать мне их справедливость на практике. Руки его в это время столь же неспешно блуждали по моему телу, лаская сквозь одежду и обещая скорое наслаждение. А я упрямо пыталась на ощупь распутать узел, скрепляющий его косу. Очень хотелось вновь — теперь уже не украдкой, а в свое удовольствие — полюбоваться строгим и резким контрастом черного и белого, смешением двух противоположностей, не способных существовать в отрыве друг от друга.
— Ну как, проверила? — с тихим смешком уточнил Бельфенор, когда я чуть отстранилась, чтобы стянуть с него рубашку.
— Мало информации, — отмахнулась, не сразу сообразив, о чем идет речь. Светлый засмеялся, следом за рубашкой полетело мое платье, а потом я сумела с наслаждением вернуться к его губам, пока руки достаточно суматошно воевали со сложной пряжкой ремня.
— Нехорошо получается, — посетовал он, вновь отстраняясь, чтобы избавиться от оставшейся одежды. — Опять в нашем с тобой распоряжении только стол и пол.
— Есть еще два стула, — насмешливо фыркнула я. — Но это лучше, чем алтарь. Как ты думаешь, может, они все-таки не рассердились? — пробормотала неуверенно, а стихийник, повременив с ответом, притянул меня к себе, снова подхватывая под бедра. Я с готовностью обняла его ногами за талию и с удовольствием дотянулась губами до уха.
— Можно попробовать спросить. И заодно извиниться. Завтра, — предложил Фель, аккуратно опускаясь со мной вместе на груду в углу, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся не простой грудой, а чем-то вроде неровной сети, набитой травой. Сел, потом откинулся на спину, увлекая меня за собой. — Или ты предлагаешь сделать это прямо сейчас? — уточнил со смесью иронии и опасения, как будто действительно полагал, что я могу предложить нечто подобное.
Какие могут быть боги, когда его руки заставляют забыть обо всем, а от жадного горячего взгляда сердце бешено колотится где-то в горле?!
— Завтра. Не раньше, — уверенно подтвердила я и уже сама склонилась к нему для очередного поцелуя.
Все-таки удивительно приятно суметь отбросить всю шелуху ненужных мыслей и сосредоточиться на текущем мгновении.
Я точно знал, чего хотел сейчас: опять провести бессонную ночь с этой выплывшей из глубин времен эльфийкой. Подхватить ее на руки, унести, спрятать от всего мира — и любоваться ею единолично, без взгляда богов и уж тем более кого-то из живущих. Вдосталь напиться поцелуями, насладиться нежностью кожи, изучить каждый изгиб тела. Ощущать прикосновения мягких губ, тонких пальцев, шелковистых прядей волос.
Обладать ею, наслаждаясь музыкой ее стонов и срывающегося частого дыхания под грохот собственного пульса в ушах. И, наконец, увидеть, как она замрет, закусив губу — напряженная, словно натянутая струна — чтобы через бесконечно долгое мгновение, через два моих движения, задрожать от наслаждения, сорвавшись тихим и почти жалобным всхлипом, впившись пальцами в мои запястья и сжавшись так, что уже у меня потемнеет в глазах от близости разрядки. И уже вовсе перестать сдерживаться, отдаться на волю инстинктов и быстрого, сводящего с ума ритма…
— М-да, все-таки хорошо ты не только целуешься, — тихо проговорила Тилль. Мы некоторое время лежали неподвижно, наслаждаясь затихающими отголосками испытанного удовольствия и, наверное, просто теплом друг друга. Я медленно гладил ее спину, перебирая разметавшиеся пряди волос, она — легонько щекотала пальцами мои ребра. Тоже, видимо, поглаживая, просто сильнее шевелиться ей явно не хотелось.
— Хоть какая-то от меня польза, — иронично хмыкнул в ответ.
— Все равно ты к себе слишком категоричен. Не может быть, чтобы такой сильный и опытный мужчина больше ничего не умел.
— Я боевой маг. Я умею убивать и выживать, — проворчал в ответ. Внутри поднялись раздражение и волна протеста против продолжения разговора. По счастью, ругаться и что-то объяснять сейчас особенной необходимости не было: я знал иную, гораздо более приятную тему, к которой сразу же предпочел перейти. Перекатился, вжал ойкнувшую от неожиданности Тилль в колючую,
