«тащить», «бросить». Частота использования сенсорных существительных вроде «кулак», «палец», «спина» тоже куда выше нормы. Прилагательные и те сплошь такие, какие можно ощутить телесно, — «шершавый», «холодный», «кислый»… Каждая строка порождает в мозгу некий сигнал, а четверостишие и целый стих — набор сигналов, простых стимулов, что складываются в один большой и сложный.
— Настроенный на то, чтобы спутать работу того же мозга, — сказал Семен.
— Хорошо иметь дело со специалистом. — Антон позволил себе одобрительную улыбку. — Не нужно разжевывать до манной каши… Но одних стихов недостаточно. Если бы они сами по себе вызывали фатальные сбои в мозгу человека, то никто бы не смог их читать. Нет, они должны войти в резонанс с набором стимулов, что возникли в мозгу по естественным причинам. Скажем, одна поэма сработает, если ее прочесть после того, как подпрыгнешь и ударишься, другая в сочетании со сладкой едой и уколом вилкой…
Семен поморщился, вспоминая… всякий раз, когда он «выключался», начиная с того случая в кабинете Тихони, он так или иначе воспринимал, мысленно или в реальности, один предмет, даже два, очень сенсорных и для мужчин значимых…
— Ну а если спусковой крючок дернуть, то может произойти что угодно… эхолалия и афазия, метаморфопсия и онейроидный синдром, фиксационная амнезия и амнестическая дезориентировка, иные неприятности вплоть до кататонического ступора и слабоумия.
«Шарики за ролики», — обобщил Семен про себя, а вслух же спросил:
— А почему вы до сих пор не уничтожили творения этого Тань Ашуаня?
— Сами во всем разобрались только неделю назад. — Антон пожал плечами. — Удаление его текстов из Поля началось мгновенно, но кто успел закачать себе, да прочитать не по разу…
— А что такое «код тринадцать»?
— А, ты слышал? Разработанная нами процедура действий в случаях вроде твоего. Обычных граждан уберечь мы не в силах, их слишком много, ну а тех, кто служит Земле на видном посту и кого прихватило на службе, мы можем спасти…
— И заодно изучить как следует, — буркнул Семен.
Антон хмыкнул:
— Это само собой. Глупо упускать такой случай. Полежишь здесь, под присмотром. Неделю так, затем, в случае положительной динамики, вернем допуск к Полю и разрешим посетителей… Только никакой литературы, особенно поэзии, особенно современной. Догадываешься почему?
Семен уныло кивнул. Неделя без Поля, в котором привык купаться едва не с рождения, куда заходишь ежеминутно, если ты не на службе! Без общения, без книг, в четырех стенах, да еще и с дурацким блокиратором на макушке! С ума сойти!
Хотя он и так чуть не сошел…
— А что будет с «Адским червем»?
— Ничего страшного. Месяц де ла Крус обойдется без тебя, а затем вернешься. Отдыхай пока, слушай докторов, а завтра я снова загляну. — Антон поднялся и выскользнул из комнаты, оставив Семена наедине с его кастрированными мыслями.
Он откинулся на подушку, но тут же обернулся на донесшийся от окна стук. За решеткой по подоконнику скакала толстая пучеглазая синица, немного похожая на генерала Макалистера. Простого червя она наверняка встретила бы с энтузиазмом. А вот адский ей только испортил бы аппетит…
Антон Первушин. Красное идет
Все ведь живет, все одушевлено: допустите существование всех этих вновь открытых животных, а также всех тех, которые, как это легко понять, еще могут быть открыты, добавьте сюда и тех, что мы всегда здесь видели, — и вы, конечно, поймете, что Земля сильно заселена и что природа весьма щедро разбросала по ней живые существа — настолько щедро, что ничуть не страдает от того, что половина их недоступна зрению. И неужели вы считаете, будто, доведя здесь свою плодовитость до крайности, она для всех остальных планет осталась настолько бесплодной, что не произвела там ничего живого?!
