с ужасом. Выдернул заколку, отбросил, но тут же пошатнулся. Побледнел.
— Игла, — сказал он. — Игла шоешос. Гадина!
Танцующие пары замерли, музыка смолкла.
— Больно, очень больно… — Кудряшов тер пальцами раненое место. Потом рухнул на колени.
— Ты ненавидел его, — сказала Зайцева, нависая. — Ты завидовал ему, потому что я любила его по-настоящему, не как тебя. Ты всегда хотел его убить. Воспользовался случаем. Теперь ты тоже умрешь. Поделом!
— Окажите же ему помощь! — громогласно воззвал Каравай.
Штерн, раздвинув присутствующих, шагнул к содрогающемуся Кудряшову. Но даже не наклонился.
— Яд черных мажоидов, — сказал он. — У нас, увы, нет противоядия.
Задыхаясь, Кудряшов упал на спину. Начались корчи, изо рта пошла пена, но он все же смог произнести:
— Я не… убивал… Он говорил… Он верил… Грехопадение… и искупление… Время Адама и Евы… грехопадения… прошло… Теперь… только… искупление… Он… искупает…
— Нет, — сказала Зайцева, а потом повторила, каждый раз повышая голос: — Нет, нет, нет. Нет!
12
Судьбы участников четвертой экспедиции сложились по-разному. Ксенолог Зайцева покончила с собой во время межорбитального перелета, выйдя в космическое пространство без скафандра. Ксенолог Штерн по возвращении эмигрировал в Израиль, основал там институт с международным статусом, написал несколько популярных книг о цивилизации красных мажоидов. Археолог Стеблов устроился в Отдел внеземных культур при Санкт-Петербургской Кунсткамере, защитил докторскую диссертацию по так называемым аэлитам. Секретарь и радиооператор Мисюк получила белорусское гражданство, сделала карьеру в государственных средствах массовой информации и со временем возглавила редакцию телеканала ЛАД. Майор-ракетчик Ильин больше десяти лет работал при московском ЦУПе, там же вступил в партию «Единая Россия», от которой дважды избирался депутатом Государственной Думы. Полковник Каравай, бывший командир экспедиции, погиб в октябре 93-го, во время штурма телецентра «Останкино».
Александр Громов. Пушистый, как плесень
— Тебе надо побриться.
— Вам тоже, мэм.
Никогда бы не подумал, что могу сказать такое женщине, вдобавок своей непосредственной начальнице. Тем не менее я это сказал. Причем без капли издевки, со всем тактом. Если честно — брякнул, не подумав. Можно ли брякнуть тактично? А вот представьте себе.
Еще удивительнее было то, что и начальница обратилась ко мне вполне доброжелательно. То ли где-то в лесу сдох медведь, то ли рак на горе свистнул.
Однако в тот момент я почти не удивился, вот в чем вся штука. Да и начальница, сразу поверив, что я и не думаю издеваться, и поглядев на себя в зеркало, почему-то не позеленела от страха и ярости.
А если бы и позеленела, то зелени не было бы видно за мягкой шерсткой — наверное, очень приятной на ощупь. Совсем как моя. И щеки, и лоб, и уши, и веки — все было покрыто ею.
Мы еще не знали, что спустя несколько часов шерстка прорастет на пальцах и вообще по всему эпителию, исключая подошвы стоп.
— У Ганса и Джеффа то же самое?
— Да, мэм.
Никто из нас не запаниковал, что опять-таки было несколько странно. В тот момент мы просто не знали, что нам делать.
Вот дураки!
