коронации, если ты еще не передумаешь…
– После коронации? – Что-то случилось с ее взглядом. Казалось, померкла синь глаз, состязавшихся глубиной и сочностью цвета с сапфировым гарнитуром. – Ах, да… Конечно! Не передумаю! – но улыбка получилась вымученной. Впрочем, никто другой, кроме Генриха, этого бы, верно, и не заметил. Просто он слишком внимательно на нее смотрел.
– Что ж, – время уходило, не оставляя выбора, – тогда позволь пригласить тебя на маленькую семейную встречу. En petit comite[62], так сказать. Только свои…
– Семейная встреча?! – вскинула она взгляд. – А я разве?..
– А разве нет?
– Если ты настаиваешь… – Натали снова показалась ему растерянной, но, по-видимому, к этому следовало уже привыкнуть.
– Я настаиваю! Пойдем!
– Да, – она шагнула к нему, – нет! Постой! То есть… Ах, черт! Генрих, как ты смотришь… Ну, я просто хотела спросить…
– Наташа!
– Я хочу выпить! – выпалила Наталья. – Немного! – подняла она ладонь, словно останавливала его возражения. – Для… Ну, как говорят в таких случаях? Для куража, что ли!
– Пей, – пожал плечами Генрих, – кто тебе мешает? Только аккуратно, а то развезет во время коронации, – успокаивающе улыбнулся он, показывая, что всего лишь шутит, – стыда потом не оберешься!
Он достал из брючного кармана серебряную фляжку, маленькую, меньше той, что спасла ему жизнь, и протянул Наталье.
– На вот! Держи! Там коньяк!
– А тебе идет форма, – вдруг сказала Наталья. – Зачем ты ее надел?
Вопрос отнюдь не следовал из первой части фразы, но Генрих понял, что она имеет в виду.
– Я должен подтвердить слова военного прокурора, – ответил он. – Если появлюсь в форме на коронации, больше этот вопрос муссироваться не будет. Идем! Выпьешь в родственном кругу, – усмехнулся Генрих. – Все равно у тебя, Тата, в этой пьесе роль без слов…
«Роль без слов? И что же, прости, Господи, это за пьеса такая?»
Они вошли в кабинет – во всяком случае, последние четыре дня эта комната служила Генриху кабинетом – и застали общество в сборе. В креслах, расставленных полукругом перед массивным письменным столом, сидели хорошо знакомые Натали члены семьи Берг: Федор Игнатьевич, Лариса Антоновна, Ольга Федоровна и Маргарита Генриховна. Муж Маргариты Айдар Расимович Бекмуратов тоже находился в комнате, но не сидел, а стоял у окна и о чем-то шептался с Людвигом. Выражение лица у генерала при этом было такое, словно майор Шустер зачитывает ему пункты судебного приговора.
«А что если, и в самом деле?» – Натали уже успела вполне оценить эту сторону жизни Генриха. Ожидать от него и его людей можно было чего угодно. Даже того, чего не ждешь.
– Добрый вечер! – сухо поздоровался, входя в комнату, Генрих. – Спасибо, что согласились прийти. Господин генерал, – обратился он непосредственно к Федору Бергу, вставшему из кресла навстречу, – разрешите на правах хозяина дома без чинов?
– Мы разве на «вы»? – нахмурился Берг.
– А разве нет? – холодно прищурился Генрих.
– Если ты имеешь в виду Ларису…
– Я имею в виду вас обоих, – Генрих обошел стол и остановился перед этой своей «ла петит компани».
«Маленькая компания… семейный круг… Почему мне не смешно?»
– Сердцу не прикажешь, – вступила в разговор Лариса Антоновна и тоже поднялась из кресла. – Мне кажется, Генрих, выяснение этих давних подробностей не имеет никакого смысла, тем более при посторонних.
– А кто у нас посторонний? – губа Генриха дернулась, но и только. Возможно, случайное движение, но, может быть, и нет. Натали очень не хотелось, чтобы Генрих продемонстрировал на людях – тем более, при таких свидетелях – ту темную сторону своей души, которую она иногда угадывала в его взгляде или интонации. – Здесь нет случайных людей, Лариса, если тебя беспокоит именно это. Наташу вы все знаете, она моя гражданская жена…
«Гражданская жена, вот как это теперь называется? Впрочем, отчего бы и нет?» – так или иначе, но определение ей скорее понравилось, чем наоборот. Быть «гражданской женой» Генриха оказалось приемлемо. Уместно. И даже приятно.
«Вот же черт!»
– Ну, а полковник Шустер мне вообще, как приемный сын. Верно, Людвиг?
– Вообще-то я майор, командир! – очаровательно улыбнулся Людвиг.
