ножами. Навыки, бесспорно, полезные, но хотелось большего. Вот занимался однажды Молодцов у настоящего мастера, правда, лет ему тогда было только тринадцать и занятия длились всего полгода, но впечатления остались на всю жизнь.
Так и жил Данила Молодцов: делал по необходимости, почти не напрягаясь, занимался разными малозначимыми делишками. И ждал от жизни непонятно чего.
Проснулся Данила рано утром. Солнце светило сквозь лапы сосновых веток и едва оторвалось от земли. Молодцов сперва удивился, что поднялся так рано, поскольку всегда любил поспать подольше, но решил, что это свежий воздух на него так действует. Никаких последствий вчерашнего путешествия в грязи, вроде простуды или температуры, он не ощущал. При этом вокруг лежал слой росы, а одежда у него была не слишком подходящая для ночёвок на природе – футболка с длинным рукавом и джинсы.
Довольный Данила выбрался из своего шалаша и побрёл по проложенной дороге. В животе уже урчало, хотелось побыстрее выбраться к людям – перекусить, ну и закончить это неожиданное приобщение к природе. Или к древним корням, если вспомнить троих обидчивых рыболовов, которые встретились Даниле.
Дорога вильнула вбок, справа в кустах Данила расслышал скрип, который отличался от обычного шума, издаваемого лесом. Чувство тревоги кольнуло внизу живота. Затем раздался резкий щелчок – тело отреагировало, Данила пригнулся, но недостаточно быстро. Что-то твёрдое ударило его пониже макушки. В глазах сразу потемнело, внутри черепа возникла тупая боль, и сознание померкло.
– Оскопить охальника, оскопить… – надрывался кто-то над Молодцовым, а он сам, судя по всему, лежал связанный на земле.
На мокрой земле. Через секунду он ощутил, что ему на голову льётся поток холодной воды. Это было приятно, хотя от холода сводило челюсти. Голова кружилась. Во рту стоял привкус желчи и рвоты. Данила попробовал пошевелиться и понял, что его руки связаны и затекли. Молодцов открыл глаза – и тут же закрыл. Перед взором всё плясало и кружилось.
«Как бы опять не стошнило, блевать себе под нос не хочется. Хотя чем? Желудок же пустой».
– Мужество всё ему отрезать и сжечь, и его самого сжечь, – продолжал кто-то драть глотку.
– Тише ты, Киряй, – осадили крикуна. – Не тебе его судьбу решать, не ты его в полон взял.
– Так вира же…
– На кой тебе вира от мертвяка, да ещё без мужества? И роду какой прок от этого будет?
– Богам его подарить.
– Эт не тебе решать. Эй, молодец!
Обращались, судя по всему, к Даниле. Твёрдый конец чего-то деревянного, наверное, посоха, ткнулся Даниле в грудь и перевернул на спину. Молодцов с трудом разлепил веки, сквозь дымку увидел над собой седобородое лицо и снова закрыл глаза. Даже дышать не хотелось, не то что размышлять над чем-то.
– Э, да он совсем скис, – сказал тот же седобородый. – Что делать с ним будешь, Кумарь?
– Не знаю. Пусть в себя сперва придёт, а там посмотрим, – ответил кто-то красивым звонким голосом.
Данилу подняли (новый приступ боли в голове), положили на вкусно пахнущую солому. Руки будто прокололи тысячи иголок, когда с них сняли верёвку, но потом боль ушла. Молодцову было всё равно, где он, главное, теперь лежать было удобно и можно было с удовольствием провалиться в забытьё.
Следующим ощущением было прикосновение мягкой нежной ладошки, ласково приподнявшей голову за затылок. В рот ткнулся край глиняной плошки. Данила ощутил жирный вкус козьего молока с какой-то примесью.
«Ничего вкуснее не пил», – успел подумать Молодцов и отрубился.
Затем его разбудили более грубо – пинком в бок. Данила открыл глаза. Сколько прошло времени, он не знал. Голова гудела, но больше не раскалывалась и не кружилась, живот не сводило от голода.
– Пошли, – скомандовал дюжий парень в дерюге.
Данила счёл за лучшее подчиниться. Поднявшись, с минуту он пережидал головокружение, пока его за рукав не выдернули из хлева на свежий воздух.
Данила оглядел окрестности: полдюжины вросших в землю домов. Вонь куриного дерьма. Две тощие свиньи в луже – у дворовых собак мяса на костях и то больше. У хилого заборчика, мемекая, пережёвывала сено коза. Уж не её ли молоко Данила пил?
На заваленке, оперев руки на посох, чинно восседал старик с длинной белой бородой.
– О, кто появился, – проговорил он, и Данила узнал голос человека, который защищал его, оглушённого, на дороге.
