Исходя из этого, необходимо было принять декрет таким образом, чтобы как минимум не рассориться окончательно с иерархами церкви и не получить лишнюю головную боль. У Советской России и без того было забот полон рот.
– Александр Васильевич, – сказал мне Сталин, прикуривая папиросу и задумчиво наблюдая за струйкой табачного дыма, медленно поднимающегося к потолку, – я читал в ваших книгах о том, как после революции новая власть поступила с церковнослужителями. Нехорошо поступила. К сожалению, люди, которые тогда были у власти, ненавидели православие и буквально упивались возможностью ошельмовать и осквернить церковные святыни. Мне было весьма неприятно читать об этом. Ведь вы, наверное, помните, что я в свое время окончил духовное училище в Гори. Четыре года учился, и весьма неплохо. Всего с одной четверкой по греческому языку. Кстати, такое учебное заведение давало знания, равные тем, какие давали четыре класса классической гимназии. Да и из Тифлисской семинарии меня исключили лишь на предпоследнем, пятом году обучения. Так что в делах православной церкви я немного разбираюсь.
– А я вот не очень разбираюсь, – ответил я, – хотя Библию и Евангелие читаю часто, да и занятия историей тоже кое-чему меня научили. Согласитесь, товарищ Сталин, что можно по-разному относиться к иерархам церкви, но нельзя не согласиться с тем, что история нашей страны неотделима от православия.
– Вот это мы и возьмем за основу, – сказал Сталин, присаживаясь за свой стол и открывая рабочую тетрадь. – Декрет о свободе совести – так его, пожалуй, будет лучше назвать – пусть просто разграничит дела духовные и дела светские. «Богу – Богово, а кесарю – кесарево…»
– Да, Иосиф Виссарионович, – заметил я, – но мы уже существенно задели интересы церкви, принимая Декрет о земле. Ведь в нем говорится, – я заглянул в свою записную книжку и процитировал: – «Помещичьи имения, равно как и все земли удельные, монастырские, церковные со всем живым и неживым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земских комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов вплоть до Учредительного собрания».
Я закрыл записную книжку и внимательно посмотрел на Сталина.
– Ну, как я понимаю наши намерения, Учредительного собрания придется ждать до морковкиного заговенья, так что земля монастырская и церковная сейчас принадлежит Советам. И мужички на местах ее давно уже поделили. А знаете, сколько это в цифрах?
Сталин, внимательно слушавший меня, отрицательно покачал головой. И я продолжил:
– У духовного ведомства накануне революции в собственности находилось 2,5 миллиона десятин земли. И прибавьте к этому еще 740 тысяч десятин земли, принадлежавших монастырям, находящимся в Европейской части России…
Председатель Совнаркома был удивлен приведенными мною цифрами. Он даже положил на стол не раскуренную очередную папиросу и задумчиво потер пальцами подбородок, заросший густой черной щетиной.
«Надо бы Ирине намекнуть, чтобы она получше следила за внешним видом супруга, – подумал я. – Ведь он сейчас верховная власть в России, должен выглядеть соответственно».
– Да, Александр Васильевич, – сказал, наконец, Сталин, – вот об этой стороне дела я как-то и не подумал. У нас так часто бывает – стараемся мыслить в мировом масштабе, а о мелочах, которые потом вырастают у нас в серьезную проблему, мы как-то и не задумываемся…
– Да, но и это еще не все, – сказал я, – ведь мы собираемся доделать то, что намеревалось сделать правительство Керенского – перевести церковноприходские школы в ведение Министерства просвещения, теперь Наркомата просвещения. И не только церковно-приходские школы, но и духовные училища и семинарии, женские епархиальные училища, а также миссионерские школы…
– А вот это зря, – твердо сказал Сталин, – если мы собираемся провести наступление на неграмотность, то любое учебное заведение, которое вносит свой вклад в образование населения, должно заниматься своим делом, независимо от его ведомственной принадлежности.
– Я ведь тоже учился в семинарии, – улыбнулся Сталин, – и ничего, мне обучение пошло лишь на пользу.
– Да, – сказал я, – но тогда государству придется взять на себя снабжение всех этих учебных заведений канцелярскими товарами, оплачивать дрова, которыми они будут отапливаться, да и жалованье учителям придется теперь платить нам, а не церковному ведомству.
– Надо поговорить об этом с товарищем Луначарским, – сказал Сталин, делая пометки в своей рабочей тетради. Потом он посмотрел на меня и, улыбнувшись, спросил: – Я вижу, Александр Васильевич, что у вас есть еще что добавить по этому вопросу?
– Да, товарищ Сталин, – я полистал свой блокнот и продолжил: – Надо подумать о таких вещах, как регистрация брака и его
