расторжение. Ведь до сего времени законным считался лишь тот брак, который был заключен по церковным канонам, а так называемый гражданский брак юридической силы не имел и считался обычным сожительством. Теперь браки будут заключаться в отделах при органах советской власти, а церковный брак не будет считаться обязательным. Ну, а что касается разводов, то церковь допускает их лишь в самых исключительных случаях, и расторжение ранее заключенного церковью брака будет считать поруганием одного их церковных Таинств.
– Да, здесь тоже нельзя рубить сплеча, – задумчиво сказал Сталин. – Александр Васильевич, насколько я помню, с августа 1917 года в Москве заседает Поместный Собор Русской Православной церкви. Председательствует на нем митрополит Тихон (Беллавин). В вашей истории он в ноябре 1917 года был избран Патриархом Московским и всея Руси. Похоже, что и в нашем варианте истории он станет Патриархом. И хотя митрополит Тихон при тайном голосовании из трех кандидатов получил меньшее число голосов, старец Зосимовой пустыни Алексий после молебна и литургии в Успенском соборе Кремля вынул жребий с его именем. Полагаю, что пока этого не случилось, неплохо было бы встретиться с митрополитом Тихоном и совместно предварительно обсудить все те вопросы, которые могут возникнуть между духовной и светской властью. Ведь принять декрет нетрудно – трудно потом расхлебывать последствия, которые могут возникнуть из-за того, что мы упустили что-то очень важное, что вызовет недовольство наших сограждан советской властью.
– Вы правы, Иосиф Виссарионович, именно так и следует поступить, – сказал я, – в нашей истории патриарх Тихон хотя и не сразу, но нашел общий язык с власть предержащими. Вот с какими словами он обратился к своей пастве: «Молим вас со спокойной совестью, без боязни погрешить против святой веры, подчиниться советской власти не за страх, а за совесть, памятуя слова апостола: «всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога, – существующие же власти от Бога установлены…»
– В общем, надо будет обязательно встретиться с будущим Патриархом и поговорить с ним, – сказал Сталин. – Как это сделать – мы еще обсудим. Вполне возможно, что я сам лично отправлюсь в Москву, естественно, не только для того, чтобы встретиться с ним. Все же Москва – это первая столица России, и нам всегда надо об этом помнить…
Зимой в Петрограде темнеет рано. Как только наступают сумерки, на опустевших улицах столицы бывшей Российской империи появляются конные и пешие патрули Красной гвардии. Шутники называют их «Ночным дозором», как картину Рембрандта. Слава богу, сейчас все не так, как было три месяца назад. На улицах не стреляют, не грабят, не врываются в квартиры с самочинными обысками. Грабителей, воров и убийц, застигнутых на месте преступления, ночные патрули теперь расстреливают на месте. Бандиты, распоясавшиеся после Февральской революции, сейчас если и не уничтожены совсем, то загнаны новой большевистской властью в подполье. Тишина за окном, и лишь изредка простучат колеса пролетки залетного извозчика. Сюда, на Комендантский аэродром, не каждый согласится ехать даже за двойную плату. Ярко светит керосиновая лампа, и ничто не мешает Игорю Ивановичу сосредоточиться на главном деле его жизни – на самолетах.
Сегодня утром Сикорского, его помощника Поликарпова, а также известного конструктора летающих лодок Григоровича пригласили в Таврический дворец, где с ними беседовал сам председатель Совнаркома – так теперь называется правительство – Сталин и еще один незнакомый инженерам военный моряк с погонами капитана 2-го ранга на плечах.
