– Теперь это ничего не значит, – напомнила она, – как и зубные щетки в одном стакане. Но есть в них что-то общее.
Я сказал ехидно:
– Может быть, учились стрелять у одних и тех же инструкторов?
Она поморщилась.
– Я серьезно. Муж и жена через несколько лет совместной жизни становятся похожими. Не знал?
– И знать не хочу, – отрезал я.
– А зря, – сказала она победно. – В нашей работе такое может пригодиться.
– В вашей, – уточнил я. – В моей уж точно нет.
Она на ходу сорвала пару ягод черники, но есть не стала, в кустах чирикнула мелкая птичка, и ягода прицельно полетела в ее сторону.
Стельмах уже на веранде после трудного рабочего дня и плотного ужина, но и здесь, в расстегнутой до пояса рубашке, все равно застегнут на все пуговицы, пребывание в высших эшелонах власти накладывает отпечаток на всю жизнь.
Он приветствовал нас сдержанной улыбкой, мы поклонились со всей почтительностью, ничуть не показной, а он жестом пригласил за стол. Не знаю, что ест на завтрак, обед и ужин, но сейчас вместе с кофе потребляет восточные сласти, печенье, от которого якобы толстеют, но все равно остается поджарым и худощавым, в то же время это, как понимаю, еще не саркопения.
– Прекрасное чувство, – сказал он, когда работа сделана, а сам выходишь на веранду, где спокойно наслаждаешься чашкой заслуженного кофе!
Мы с Ингрид скромно уселись на уже знакомые места, Тереза принесла и нам по чашке. Стельмах кивнул на горку печенья.
– Тереза сама пекла.
Ингрид сказала восторженно:
– Ой, они даже с виду такие вкусные!
– Мы, – произнес Стельмах, – мужчины, удивляемся, какой в этом смысл, когда дешевле и проще купить у профессионалов, но вот эти существа что-то такое особенное находят в самом процессе. Всегда удивлялся.
– Атавизм, – ответил я. – Миллион лет колдовали у костра, пока мы добывали мамонтов. Вот теперь это поведение закрепилось в крови и генетической памяти.
Тереза гордо задрала носик и ушла, не изволив удостоить ответом, мы с Ингрид взяли по чашке, а я еще и цапнул с тарелки большой кусок рахат-лукума.
Стельмах с интересом рассматривал нас из-под приспущенных век.
– Похоже, – сказал он чуть насмешливо, – вопросы у вас появились нешуточные.
– Заметно? – спросил я.
– Вы не политик, – обронил он, – тех учат даже при выстреле за спиной не шевелить бровью и не менять выражение лица.
– Что да, то да, – ответил я. – Вопросы есть. Думаю, одним из главных препятствий было опасение насчет НАТО?.. Вдруг ударят по распадающемуся Союзу?
Он кивнул, отхлебнул кофе, чуть прижмурился.
– Верно-верно.
– И как?
– Были долгие дебаты, – ответил он мирно, – и насчет НАТО, что с распадом Советского Союза вообще сядет на голову. Нас в тот момент можно было вообще шапками забросать… и все-таки нашим аналитикам удалось доказать, что в НАТО, как и во всей Европе, умных и храбрых не стало больше, а в правительстве и в военных кругах их точно нет…
– После де Голля, – сказал я.
Он кивнул.
– Вы четко улавливаете расклад сил. Да, после де Голля там не было личностей. А те, что создали Евросоюз, по нашим прикидкам, постараются подобрать все те «страны», что «освободились от советской тирании», и на этом погорят.
– Просчитали? – переспросил я. – Уже тогда были уверены?
Он сказал почти весело:
– А мы не погорели, тянуть те страны? То же самое будет и с Евросоюзом. Только мы их о грядущей опасности предупреждать не стали, ха-ха!
Ингрид произнесла осторожно:
– Если бы НАТО напал на Россию и даже захватил, то все равно была бы партизанская война… К тому же побежденных кормить
