еще ни разу не участвовавшие в боевых операциях, что задевает и вызывает острое желание показать себя перед старичками, уже побывавшими под огнем.
Лейтенант Желудев тоже из молодых и не нюхавших пороха, до этого работал в штабе, но по личной инициативе перевелся в горячую точку. Карьерист, здесь быстрее можно получить повышение, жалованье вчетверо выше, а умелое командование заставит руководство обратить на него внимание.
– Ребята, – сказал я с сочувствием, – похоже, придется возвращаться ни с чем. А так было бы здорово перехватить их автомобиль!.. Перебить, вытащить заложницу и всех делов…
– Возвращаемся? – спросила Ингрид.
Гнатюк не поворачивается, следит за дорогой, это Вовк не сводит с меня взгляда, едва не сворачивая шею.
– Подъедем ближе, – велел я, – посмотрим, а потом вернемся. Ингрид, насчет того, намеренно или не намеренно… Высокая политика – это всегда интересы государства, низкая политика – интересы человечишков. Наверху кто-то здраво решил, что раз вы, гады, так хвалите нам в пику халифат, так вот он вам, жрите!.. Но когда заплачете и начнете умолять спасти, то вот хрен вам!.. Спасем, но не сразу, а сперва под ними наплачетесь, а потом, уже видя, какие вы здесь, мы заставим жить по своим законам, никаких вам автономий.
Ингрид хмурилась, это бесчеловечно, Вовк смотрел на меня с интересом и ожиданием.
– Это неправильно, – возразила она. – К людям нужно относиться, как к людям, а не деталям государственной машины!
– Лозунги, – ответил я, – непродуктивны. В тех же Штатах и в Европе люди еще раньше стали винтиками государственной машины, только говорить об этом не принято.
– Из политкорректности? – спросил Вовк.
– Да.
– Тогда почему врут про нас?
– А как насчет «держи вора»? – ответил я. – Хотя такой подход здесь и кажется жестоким, но мы вошли в жестокое время, даже не заметив.
Ингрид сказала зло:
– Как такой подход может быть верным?
Я проговорил спокойно и холодновато:
– Этот регион дотационный весь. Как был при советской власти, таким остался. Ничего не производит, а народу как муравьев, да еще и плодятся бешено. Политики – люди практичные, половину дают перебить людям халифата, выбивая все эти развращающие свободы, что принесли русские… а вторую половину перебьем мы, зачищая местность от боевиков и… поддерживающих их.
Ингрид вскрикнула гневно:
– Замолчи! Твои шуточки отвратительны!
Я смолчал, а взгляд Вовка дал мне понять, что он думает точно так же, только вслух не рискнет даже прошептать, а вообще-то политика правильная, просто для газет привычно подаем как-то иначе.
– Вон там зеленка кончается, – сказал Гнатюк.
Ингрид посмотрела на меня, раз уж я старший, я сказал тут же:
– Еще две сотни метров, а там удобный съезд с дороги. Густые деревья, кусты, машину можно спрятать так, что в двух шагах проедут мимо, не заметят.
Гнатюк сказал уважительно:
– Видать, вы здесь побывали…
На этот раз Ингрид бросила на меня взгляд, полный превосходства и презрения, где этот мышелюб мог побывать, он в своей лаборатории может заблудиться и начнет маму звать.
Гнатюк сбавил скорость, а с указанного места уважительно присвистнул, но повернул руль. Джип осторожно съехал по крутому склону, с обеих сторон тут же начали хлестать колючие ветки.
Он сам определил лучшее место под кроной могучего дерева, что плотнее крыши накрывает огромное пространство, куда ни один зверь не сунется, чтобы не запутаться в хищных ветвях, прижал машину одним боком к стволу.
– Так?
– Все верно, – похвалил я. – Оставайтесь и ждите сигнала. Хотя догнать не удалось, но мы все равно проследили, куда ее уперли. Так что отдыхайте, но будьте наготове.
Гнатюк кивнул на темно-синее небо, где наряду с заходящим солнцем уже начал проступать и полупрозрачный полумесяц.
