контрштурмовых отрядов.
Сначала это были заградительные группы по четыре-пять бойцов, хорошо вооруженных и оснащенных. Потом стали появляться группы из шести-восьми бойцов, вооруженные автоматическими гранатометами.
Никто уже не думал о том, чтобы сохранить в целости магистрали корабля, и все стреляли из того, что имелось.
Свистели осколки, из труб вырывался пар и струи водозаменителя. Отделочные плиты разносило взрывами в мелкий серпантин, однако подготовка штурмовых подразделений была значительно выше. Они проводили годы в ежедневных тренировках на макетах сотен видов гражданских судов и кораблей. Они действовали по отработанным схемам стандартных ситуаций, защитники корабля не могли им противопоставить ничего нового.
Стандартно преодолевались засады, стандартно вскрывались двери, стандартно добывалась разведывательная информация от пущенных в проходы мини-роботов-разведчиков.
Защитники корабля защищались мужественно, однако несли потери и пятились. А между тем три крейсера флотской группы уже приблизились к беглецу на дистанцию кинжального огня, однако на «Алуэтте» до этого уже никому не было дела.
Спустя неполный час штурмовые группы прорвались на верхние палубы, а находившийся в роскошной каюте судья Роллакс пребывал в состоянии абсолютного шока.
Еще несколько часов назад он ощущал себя великим мстителем. Он отдавал командиру приказ, и «Алуэтт» своими пушками подавлял любое сопротивление и разносил далекие цели на выбор. Затем включалась станция «Верея», и «Алуэтт» полностью исчезал с экранов имперских радаров.
Какое-то время судья Роллакс наслаждался этой безнаказанностью, пока крейсер не поймал несколько болезненных ударов от стационарного артиллерийского поста. А затем неприятности стали возникать одна за другой, и вот уже враг стучался в дверь судьи Роллакса, и он должен был покончить с собой, чтобы уйти красиво и превратиться в легенду.
Но как же трудно было сделать это – судья не предполагал, что когда-то он окажется перед столь тяжелым выбором.
О войне и непримиримой борьбе он знал по сводкам, а здесь – вот она, и прямо сейчас он должен был столкнуться со штурмовиками имперского флота.
На полированном столе лежал мощный китган – самой последней модели и в нем – почти сотня зарядов.
С этим можно было какое-то время противостоять врагам, к тому же он проходил стрелковые курсы и даже показывал неплохие результаты.
Но одно дело стрелять, лежа на мягком матрасе, и совсем другое – действовать в экстремальной ситуации.
Судья Роллакс судорожно сглотнул и зажмурился, но когда открыл глаза, ничего не изменилось – это был не сон. Шум боя приближался, были слышны не только выстрелы, но уже крики и топот.
Вдруг дверь распахнулась, и он снова зажмурился, но это оказался командир корабля Лифтон.
Он был в броне, правда, без шлема. Левый наплечник его оказался разворочен, и по защитным накладкам текла кровь. В правой командир держал пистолет.
– Ваша честь, вы должны принять единственно верное решение. Они прибыли сюда из-за вас!
– Что… Что вы хотите сказать, командир Лифтон?
– Ваша честь, вы должны уйти красиво и остаться в памяти патриотов героем, – произнес капитан, глядя судье в переносицу и отведя взгляд, положил перед ним пистолет.
В этот момент в коридоре снова раздались вопли, загрохотали очереди, ударил китган и что-то где-то обрушилось.
Глядя на мигавший огонек, означавший, что оружие уже на взводе, судья взял пистолет, поднес к голове и зажмурился еще раз, однако чувствовал, что сил нажать на спусковой крючок у него нет.
– Ваша честь! Они уже рядом!.. – крикнул Лифтон. Он был готов и сам уничтожить судью, но сделать это ему не позволяло воспитание, в конце концов, это был тот самый Роллакс, о котором с придыханием и восхищением говорили все, когда командир Лифтон был еще ребенком.
Вдруг дверь вышибли сильным ударом, оба резко повернулись, и командир попытался схватить со стола китган, однако разряд из другого китгана отшвырнул его к дальней стене, и в каюту стали забегать штурмовики в черной броне.
Судья Роллакс выпустил пистолет и поднял руки. Он предпочел сдаться.
Какое-то время он стоял с поднятыми руками и даже не дышал, а вокруг сновали имперские солдаты.
Он ожидал окрика, возможно, удара или еще чего-то подобного, однако вместо этого к нему приблизился офицер и, сняв шлем, сказал:
– Ваша честь, вы можете опустить руки.
