Нам же пришлось перешагнуть через сцепку, надеясь не споткнуться и не свалиться между вагонами, залезть по короткой лестнице и окончательно перепачкать одежду в угле, пробираясь по верху тендера.
Костас пробирался первым, не выпуская бутылку из рук. Я шел прямо за ним, надеясь, что он не вздумает показать характер именно в этот момент и не затеет глупую драку, решив освободиться.
Но его светлость вел себя спокойно, мы миновали тендер и добрались до будки машиниста. Соединение будки с тендером скрывал полотняный кожух. Я разрезал его ножом и встретился лицом к лицу с кочегаром, загребавшим на лопату очередную порцию угля. На его изумленный вскрик обернулся и машинист.
– Добрый день, уважаемые. – Мы с Костасом скатились по углю вниз, оказавшись в будке. Кочегар испуганно шарахнулся назад, сжимая лопату в руках, но напасть не пытался. – Поезд захвачен, просьба сохранять спокойствие!
В подтверждение своих слов я продемонстрировал револьвер, а Костас – бутылку коньяка.
– Что нам делать? – хмуро спросил машинист.
– Собственно, ничего особенного. Мы едем без остановок до самого Фридрихсграда. Понимаете, мы очень торопимся!
Машинист против таких аргументов, как револьвер, ничего возразить не мог, кочегар – тем более. Места в будке было мало, поэтому, решив, что мы все друг друга прекрасно поняли, я предложил Костасу вновь взобраться на груду угля в тендере. Вид оттуда на округу открывался шикарный. К тому же, сидя наверху, мы могли одновременно контролировать и машиниста, и любые попытки проникновения со стороны вагонов.
Мы прихватили из кабины рогожу, постелили ее поверх угля и уселись по-простому, на османский манер. Костас наконец откупорил бутылку и разлил коньяк по стаканам.
Чокаться мы, разумеется, не стали. Выпили каждый свою порцию, не глядя друг на друга, словно вообще были незнакомы. Я бы ни за что не стал пить вместе с человеком, из-за которого, возможно, погибли Феликс с женой. Слова Шалимова о том, что это именно Костас выдал дом Шиллеров, не выходили у меня из головы, но допрашивать наследника в данную минуту я посчитал нецелесообразным.
Коньяк подействовал расслабляюще, успокаивая нервы. Костас довольно крякнул и посетовал:
– Жаль, лимона нет! Знаете, Бреннер, мой дядя недавно придумал отличную закуску под этот напиток. Нарезаете лимон тонкими ломтиками, сверху одну его половину щедро посыпаете мелким молотым кофе, а вторую – сахарной пудрой.
Я представил сей шедевр кулинарии и непроизвольно поморщился. Закусывать коньяк нужно исключительно по-франкски – этому меня в свое время научил большой эстет в вопросах застолья Грэг. Правило трех «C» – Cafe, Cognac, Cigare: глоток кофе, глоток коньяка, а после – сигара.
Я же всегда предпочитал напитки попроще. Что может быть вкуснее кружки доброго пива с белоснежной пенной шапкой и хорошо прожаренной сосиски в качестве закуски, щедро намазанной острой горчицей?..
– Эту моду сразу подхватили при дворе, – продолжил Костас. – Еще бы, изобретение самого императора-батюшки! Все жрут, морщатся, прямо как вы сейчас, но нахваливают. Мне иногда кажется, что дядя специально придумывает подобные штуки, чтобы поиздеваться над остальными.
Мимо пронесся перрон какой-то станции. Машинист дал три гудка, поезд даже не сбавил скорость. Удивленные лица людей мелькнули и остались позади.
– Непременно объявят тревогу. – Костас разлил еще по порции коньяка. – На следующей крупной станции нас попытаются остановить.
– Как-нибудь прорвемся, – пожал плечами я. – Не будут же они подвергать опасности жизни пассажиров. А там и до нашей цели рукой подать…
– Что вы хотите со мной сделать?
– Мне вы не нужны. Я хочу вернуть Лизу и Петру. Вы сами виноваты, что предали их. Я прекрасно осведомлен о том, что именно вы раскрыли адрес дома.
– О чем вы, Бреннер? Когда в доме появились стрелки, это было для меня такой же неожиданностью, как и для всех остальных. Ваш товарищ, Шиллер, он бился, как сущий дьявол. И погиб, как храбрец. Ну а я сбежал, каюсь. Я трус, Бреннер, обычный трус…
– Вы не трус, Константин, вы обычный подлец, – устало сказал я, даже не пытаясь опровергать его вранье, и допил коньяк.
– Подлец? Я не подлец. Я хочу жить, и я выживаю, как могу. Есть ли в мире хоть что-то ценнее жизни, Бреннер? Нет, для каждого жизнь – это главная ценность, основа мироздания. По сути, жизнь – это само мироздание. Не будет жизни, все остальное
