взрослой на вид, – все было на месте… и шелковые банты, ценившиеся чуть ли не на вес золота, в том числе. Баст, как только увидел их – два больших белоснежных банта, – сразу возненавидел их обладательницу, сам не понимая, за что. Просто чувствовал, что это нечестно: эта девочка и его сестра – они были даже похожи, но у Ласточки не было ничего, даже мамы, а чужая девочка купалась в роскоши.
Девочка с бантами не плакала – она смотрела, не моргая, огромными синими глазами на Баста. Смотрела и молчала, даже когда ее родителей и брата выволокли из кареты, когда Седой, обезумев от гибели сына, схватил топор и раскроил голову молодому аристократу, который, по его мнению, выстрелил из пистоля сквозь дверь кареты. Смотрела, когда случилась короткая схватка, закончившаяся гибелью отца невезучих путешественников, она все смотрела на Баста, не отводя взгляда, а Баст глядел на нее.
Она была ровесницей Ласточке, но была совершенно не похожа на его сестренку. Если у Ласточки были длинные прямые черные волосы, которыми она очень гордилась, то эта девочка была светленькой, Ласточка – стройная, как лань, и тонкая, а девочка в карете оказалась слегка полновата, а главное, взгляд: у сестры – добрый, заранее все прощающий, а у чужой девочки – запоминающий, фиксирующий.
Но это все Баст осмыслил после, а сейчас он краем сознания участвовал в происходящем вокруг.
В живых из богачей остались лишь девочка, ее мать и кучер, совсем потерявший голову от страха. Бежать он даже не пытался, только жалобно скулил, пока Ренджи не пнул его в бок, заставив замолчать.
Седой очень осторожно положил тело Вика на землю и распрямился во весь свой немалый рост. Кучер взвыл от страха и внезапно бросился бежать к ближайшим кустам. Седой легко, словно играючи, кинул ему вдогонку топор.
Он вонзился в спину беглеца с неприятным причмокиванием, кучер упал лицом вперед.
Женщина обняла девочку – ни та, ни другая не плакали, даже слезинки не проронили за все время.
Седой поднял тело Вика на руки и побрел в чащобу, на ходу указав на женщину и девочку:
– Этих с собой!..
Больше он не оборачивался, но Ренджи и Дастину и так все стало понятно. Они быстро обшарили карету, скидывая в общую кучу самое ценное. Нет, несомненно, и они переживали гибель брата, просто этот факт еще не окончательно дошел до их сознания, вот и действовали они скорее по привычке, как обычно, выискивая ценности, связывая найденное добро в узлы, – это позволит протянуть еще одну зиму.
А Баст все так же столбом застыл у обочины дороги, рядом с каретой, сжимая в руке нож. Он должен был что-то сделать, иначе Вик его не простит, не поймет – там, где он сейчас находится.
Он подошел к пленницам и занес клинок над головой женщины. Никто из братьев ему не мешал, они даже не видели, что он делает.
– Убей меня, – внезапно отчаянно прошептала женщина, – только пусть Сильва живет! Пожалуйста, я прошу тебя!
– Вы убили моего брата! – медленно произнес Баст. – Он был хороший!
– Это не мы его убили, – женщина внезапно вздернула голову вверх, забыв о минутной слабости, – вы сами его убили! Мерзавцы, убийцы, дорожные тати!
Баст поднял нож и шагнул вперед, но девочка преградила ему путь.
– Не трогай маму!
Внезапно Баста скрутило. Он вдруг до конца осознал, что его брат мертв, что они только что убили ни в чем не повинных людей, разрушив навсегда семью, пусть гадких лживых аристократов, но ведь они не были повинны в том, что попались им на пути. И теперь он – Бастик – заносит нож над статной красивой женщиной, которая виновата только в том, что вышла замуж за того погибшего мужчину, родила ему сначала сына, которого убил Седой, а потом дочь, которая все так же неотрывно смотрела на Баста, закрывая мать своим маленьким телом.
Он опустил нож и отвернулся. Убить женщину он не смог.
Ренджи уже собрал самые ценные вещи в мешки, а Дастин подошел к пленникам и грубым голосом приказал им следовать за ними.
Баст шел замыкающим. Он все пытался осознать для себя, как так получилось, что небывалое приключение, которого он ждал несколько лет, вдруг превратилось в жуткую трагедию, унесшую жизнь брата и других ни в чем не повинных людей.
Как же так? Отчего они не сдали все свои никчемные вещи без боя? Зачем сопротивлялись, зачем стреляли? Зачем? Ведь все могло обернуться совсем иначе, так, как он это себе представлял. Зачем эта кровь, эти случайные смерти? Он понимал, что не ему одному сейчас тяжело на душе. Вот идет женщина – она только что потеряла мужа и сына, но она не плачет, гордо держит голову. Как такое возможно? Разве аристократы не самые трусливые существа на земле?
