– Но я лучше! Ты просто скажи мне о своих встречах, а я тебе о них напомню любой из двадцати пяти очаровательных мелодий, которые в меня заложены. Ты никогда не забудешь про юбилей! Никогда не опоздаешь на важную встречу! Никогда…
На этот раз я его достал. С затихающим визгом будильник перелетел через ряд палаток, в которых торговали абсолютно одинаковыми дешевыми коврами и гипсовыми бюстами Инопланетянина[15]. Не успел я пройти по улице и пятидесяти ярдов, как мариачи-оркестр грянул вновь. Над ним звенел чистый и искренний голос бизнесмена – голос человека, который все знает о самом себе: кто он, для чего живет и где его дом.
В Мексике я оказался поздним вечером накануне. По крайней мере, именно тогда пришел в себя в незнакомой машине, стоящей с работающим двигателем на обочине корявой дороги. Я выключил его и осторожно выбрался наружу, ощущая при этом, что мне, должно быть, вогнали в левый висок очень холодных гвоздей, изобразив довольно любопытный узор. Я посмотрел вокруг, пытаясь понять, где нахожусь.
Вскоре благодаря легко узнаваемому пейзажу я это понял. Прямо за машиной возвышалась крутая скала, на противоположной стороне дороги холм резко уходил вниз, а единственной растительностью вокруг были кусты и серые шишковатые деревья, которые всем своим видом пытались сообщить проезжающим, как нелегко им живется. Было тепло, пахло пылью. В отсутствие городского освещения звезды ярчайше сияли в небесной черноте.
Я находился на старой внутренней дороге, которая, извиваясь меж холмов, шла по Бахе[16] от Тихуаны до Энсенады. В свое время это была единственная дорога, но сейчас здесь даже нет освещения, она в жутком состоянии, и нормальные люди ею не пользуются.
Теперь, выйдя из машины, я смутно припомнил, что машина – моя и сел я в нее в Лос-Анджелесе утром того же дня. Это воспоминание периодически появлялось и исчезало, как телевизионный сигнал, когда плохо подается электричество. Чужие воспоминания пытались отодвинуть его в сторону и требовали внимания к себе. Они были неестественно четкими и резкими. Пытались стать поглаже, смешиваясь с моими собственными, но у них ничего не выходило: они не принадлежали лично мне, и у меня в голове им не было места. Все, что они могли, – наложиться на мои, иногда полностью их закрывая, а иногда появляясь где-то на самой границе сознания, подобно слову, которое вертится на кончике языка, но его никак не ухватить.
Я вернулся к машине и стал рыться в бардачке, надеясь найти там хоть что-нибудь, что точно мое. Сразу же обнаружил множество сигарет, включая одну раскрытую пачку, но марка была явно не та. Я курю легкие «Кэмел» и ничего больше, а это были «Кимз». И тем не менее создавалось впечатление, что купил их именно я, потому что на нижней части открытой пачки остался целлофан. У меня привычка не снимать его, и мой лучший друг Дек с удовольствием тратит уйму времени, пытаясь надеть его на верхнюю часть, пока я в туалете. Я даже вспомнил фирменный смех Дека, который раздавался всякий раз, когда я злился, пытаясь открыть такую пачку, и это напомнило мне о том, кто я такой на самом деле.
Я крепко зажмурил глаза, а когда открыл, почувствовал себя немного лучше.
Переднее пассажирское сиденье было завалено обрывками фольги. Здесь же лежало несколько пустых ампул, и мне не понадобилось много времени, чтобы понять почему. Много лет назад, в своей прошлой жизни, я приторговывал наркотиком под названием «новяк». У него свойство искоренять тоску, возникающую на почве того, что все в этой жизни приедается. Благодаря новяку все происходит как в первый раз. Одна из причин такого воздействия – блокировка памяти, чтобы она не рассматривала новый опыт как нечто уже имевшее место. По-видимому, я пытался добиться этого эффекта, используя целый букет клубных наркотиков, пока не отключился. На темной дороге. В Мексике. Среди ночи.
Лучше не придумаешь.
Но, выходит, комбинация оказалась несмертельной, раз я пришел в себя. Быстро прикинув и убедившись, что выбрал нужное направление, я завел машину и осторожно выехал на дорогу. Потом оторвал фильтр у сигареты, прикурил и направился на юг.
По дороге мне попалась только одна машина: здорово, потому что можно ехать посередине шоссе, подальше от канав вдоль него. Не волнуясь больше по этому поводу, я мысленно занялся составлением ретроспективы произошедшего за последнее время, что вызвало легкую панику. Случившееся за последние шесть часов полностью стерлось из памяти вместе с некоторыми другими фактами моей жизни. Например, я помнил, где живу – на десятом этаже «Фолкленда», одного из самых оживленных жилищных комплексов Гриффита, – но вот вспомнить номер квартиры я был не в состоянии. Это оказалось просто невозможно. Хорошо бы разобраться на месте, и я очень на это надеялся, ибо все мои вещи находятся именно там; в противном случае просто нечего будет надеть.
Я помнил имя Лоры Рейнольдс и то, что она сделала. Получается, какое-то время она ехала вместе со мной – по крайней мере, я так думал, – и, скорее всего, это она купила сигареты, хотя пачку распечатал именно я. Я не знал, как Лора Рейнольдс выглядит –
