понял так ясно, будто кто-то сказал ему. – Мы с принцем были здесь, в библиотеке, и он хотел сбежать. Искать корону сам, а меня бросить здесь. И я так на него разозлился, я… Я ужасно разозлился.
Генри сжал кулаки и посмотрел на портрет Алфорда – бледное лицо с уклончивым взглядом, проступающее из темноты. Ему показалось, что нарисованный человек слушает его.
– Я ведь наследник Сиварда. Что, если у меня, как у королей, способность порождать вражду больше, чем у других? Я схватил принца за шею, я был в ярости. И он тоже, – а он ведь будущий король. Мы… – Он сглотнул. – Мы с ним в ту секунду друг друга ненавидели. И что-то, сдерживавшее эту тьму, сломалось. Все духи раздора, что тайком росли тут больше двухсот лет, вырвались наружу. В замке им стало мало места.
Он развернулся и на негнущихся ногах подошел к окну. Отсюда было, как на ладони, видно и озеро, и площадь справа от него. Костров стало еще больше, и, прислушавшись, Генри услышал там, далеко внизу, чьи-то злобные крики.
– Потому бунт и начался. В сказке говорится, что, когда эти духи обретают силу, они заставляют людей злиться и унывать все сильнее, – выдавил он. – Это я виноват. Я должен был защищать всех, кого с собой привел, а сам…
Агата и Джетт подошли и встали у него за плечами, подавленно глядя вниз.
– В общем, у нас две новости: плохая и хорошая, – еле слышно произнес Джетт. – Хорошая: теперь мы знаем, что творится. Плохая: мы понятия не имеем, что с этой дрянью делать.
И тут Генри сообразил кое-что еще.
– Но это ведь не духи раздора меняли отвар ромашки на яд. И не они разбили люстру. Не они украли письмо Олдуса Прайда, а до этого – ограбили казну и убили хранителя. И я тут подумал… – Генри сглотнул. – Что, если этот человек понял, отчего в замке ночами так темно? Что, если он, единственный из всех, вспомнил эту мрачную сказочку и постарался развести тут как можно больше духов раздора? Потому он и короля травил так медленно. Не для того, чтобы убить, а чтобы боль короля, его уныние и страх плодили все больше духов. Потому он и письмо украл. Ведь если бы король прочел историю Олдуса, он бы поверил в Сердце, в добро, в волшебство, и это бы его подбодрило, а кто-то вовсе этого не хотел.
Генри взбудораженно глянул на Агату, и та медленно кивнула.
– Какую-то часть веселья я определенно пропустил, – встрял Джетт. – Отвар, письмо, яд – вы вообще о чем?
– Нет времени объяснять, – махнул рукой Генри, чувствуя, что заговорил, как скриплеры.
– Ладно, мне на сегодня мрачных историй и так хватило, – пробурчал Джетт. – А самая мрачность состоит в том, что, если я верно понял, никто понятия не имеет, как этих духов победить. Про них только одна сказка, и там они, уж извините, выиграли.
И он, и Агата посмотрели на Генри так, будто ждали, что тот немедленно скажет, как теперь быть.
– Разберемся, – притворно бодрым голосом сказал Генри и повернулся к Агате. – Нам пора назад. Проводишь на кухню? Свечи скоро догорят, а сейчас мне хочется бродить в темноте еще меньше, чем раньше.
Делать и правда больше было нечего, и Агата вернула книгу на место, а Джетт, оглядывая каждый угол пугливо, как заяц, подобрал со стола посуду. Они втроем вышли из библиотеки, держась друг за друга так крепко, что каждый все время наступал остальным на ноги. Молчание Агаты еще никогда не казалось Генри таким тягостным – он видел, как губы у нее несколько раз приоткрывались, будто она хотела что-то сказать так сильно, что забывала о своей немоте. Глаза ее горели мрачным, злым огнем – видимо, она представляла, как поймает убийцу своего отца.
– Никому не говори, что мы здесь, – попросил Генри, когда впереди замаячила приоткрытая дверь кухни. Агата подняла одну бровь, и он сбился. – Извини, я не подумал. Я знаю, ты нас не выдашь.
Из-за двери слышались голоса, и Агата коротко обняла Генри за шею, ткнула Джетта кулаком в живот и скрылась в темноте. Генри следил за огнем ее подсвечника, пока тот не исчез за поворотом.
– Чего она такая заплаканная? Ее этот хмырь обижает? – потирая живот, спросил Джетт, и Генри не сразу понял, что он имеет в виду принца.
– Нет. Она расстроилась из-за люстры. Это была красивая штука, и она ее починила, а кто-то разбил. Неизвестно, сколько пройдет лет, прежде чем люди снова научатся делать такие вещи, потому она и плакала, – сказал Генри.
Он понял это сразу, как только увидел Агату, и это было нетрудно, но Джетт посмотрел на него так, будто Генри заговорил на непонятном языке.
– Мы с тобой меньше трех недель назад познакомились, и, если помнишь, в те далекие времена ты ни слова не говорил, рычал и стрелял из лука во все, что казалось тебе опасным, – пробормотал Джетт. – И посмотрите, какие мы теперь знатоки человеческих душ. С ума сойти можно. Если ты сейчас такой, я представить не могу, что будет дальше.
С этими словами он хлопнул Генри по плечу и ушел на кухню. Генри растерянно улыбнулся. Он был тронут, и это было новое
