– Можешь вырастить плющ так, чтобы он доходил до твоего окна? – деловито спросил Генри.
Девушка посмотрела на него так, будто он предлагал ей встать на голову.
– Я не могу вырастить один цветок. Они просто… или все разом, или ничего.
– В любом деле главное – тренировка, – отчеканил Генри. Советы отца пригождались ему чаще, чем хотелось бы.
Девушка нерешительно стянула перчатки, сжала в горсть тонкие стебли – и ничего не произошло.
– Не могу.
– Скажи это тем цветам в саду, – фыркнул Генри.
– Попробую заплакать. Это точно работает.
– Тогда все зацветет. Кто-нибудь из твоих родичей выглянет в окно и очень удивится.
– Сейчас, я попытаюсь, мне надо сосредоточиться. Подождите, ладно?
Генри кивнул и сел, прислонившись к стене. Она, поколебавшись, опустилась рядом, почему-то изо всех сил стараясь на него не смотреть.
– Какое прекрасное утро. – Она прикрыла глаза, будто спрашивала себя, что она вообще говорит и зачем, но остановиться не могла. – А вот смотрите, какой прекрасный голубь. Такой белый и… и красивый. Как на картинках.
Голубь и правда сидел на ветке прямо рядом с ними и курлыкал, встопорщив перья.
– Да, довольно толстый, – оценивающе сказал Генри. – Я бы его одним выстрелом уложил, но мне нечем, извини.
– Стрелять в голубя? – дрогнувшим голосом спросила девушка.
– Ага, он жирный. Мяса много. Я бы его тебе целиком отдал.
Она прижала руку к горлу, будто ей стало плохо, хотя, что плохого может быть в том, чтобы съесть свеженького голубя, он так и не понял. Девушка была такая худая, что на скулах проступали кости, и Генри вдруг захотелось увидеть, как она ест без своего дурацкого веера. Мысли были какие-то странные, и, чтобы выбросить их из головы, он спросил:
– Как тебя зовут? Я Генри.
– Роза, – уронила она.
Пару секунд Генри ждал, пока она скажет, что пошутила, но постепенно до него дошло: кажется, нет.
И тогда он рассмеялся. До этого он даже не понимал, как люди издают эти дробные, веселые звуки. Когда он пробовал, у него ничего не выходило, а сейчас взяло и получилось само. Девушка подозрительно посмотрела на него, а потом тоже коротко, неуверенно засмеялась, и он вдруг почувствовал себя еще лучше, будто в легких стало больше воздуха. Генри протянул ей правую руку со сжатыми пальцами, – Джетт когда-то говорил ему, что люди так делают, когда знакомятся, – но Роза покачала головой.
– Это знак равенства, он только для мужчин. Женщинам и членам королевской семьи обычно целуют руку. Но это не обязательно, – быстро прибавила она и спрятала руки за спину.
Сколько же правил у людей! Генри вдруг пронзило острое сожаление: судя по предсказанию отца, он не успеет изучить даже половину из них, прежде чем… Лучше уж начнет сейчас, тянуть нечего. Так что он взял руку Розы и приложился к ней губами. Почему-то от прикосновения к голой коже у него волосы на загривке встали дыбом.
– Мама, – выдохнула Роза и, будто пытаясь не упасть, схватилась второй рукой за плющ.
Тот пополз наверх. Генри с трудом выпрямился и посмотрел на стену.
– Ты уже можешь остановиться. – Он понял, что все еще держит ее за руку, и выпустил.
– Я не знаю как, – тихо сказала Роза.
Плющ уже давно перерос второй этаж и приближался к крыше.
– Так, мы должны лезть, – засуетился Генри. – Я первый. Проверю. Вон то окно? Дай мне туфли, в них ты точно не заберешься.
Она без вопросов отдала ему туфли, он взял их одной рукой и полез наверх. Это было проще некуда – плющ держался крепко. Генри толкнул створку окна и огляделся. Комната была пуста, и он бесшумно спрыгнул на пол.
– Вперед! – скомандовал он, перевесившись через подоконник.
– Девушкам нельзя лазить по стенам. – Она сжала губы. Ей явно было не по себе.
– Самки любого животного лазают ничуть не хуже самцов, – пожал плечами Генри.
Кажется, ее это не убедило, но она все-таки поставила босую ногу на переплетение стеблей и неуверенно схватилась за плющ.
Для человека, затянутого в самую неудобную одежду на свете, она поднялась вполне сносно, но, добравшись до подоконника, повисла, явно не зная, как через него перебраться. Генри втянул ее внутрь, но плющ тут же полез за ней. Генри попытался
