И тут Генри увидел ларец с Сердцем волшебства. Он стоял на полке прямо у входа – видимо, Роза принесла его прошлой ночью – и сиял. От облегчения у Генри чуть ноги не задрожали. Со вчерашнего дня он делал все, чтобы не думать о том, как там Сердце и что будет, если оно погаснет. А оно горело – не в полную силу, но это уже был и не тот тусклый умирающий свет, который так напугал Генри, когда он забирал Сердце из дома Тиса. Роза положила шкатулку Сиварда на крышку ларца и склонила голову перед принцем, который оттеснил ее в сторону и вцепился в ларец обеими руками.
– Получилось! – Он потрясенно взглянул на Генри. – Оно же и правда ярче горит – из-за шкатулки, так? Я думал, ты все выдумал!
Генри и сам не мог понять, в чем дело, но подумать об этом не успел – Агата замычала, и он поднял голову. Пока они разглядывали Сердце, она успела пробраться к дальней стене и там ей явно пригодились оставшиеся в сумке запасы болотных огней: она зажгла два изогнутых светильника, висевших по бокам от нарисованного дворца. И Генри пошел к ней. Он был так счастлив из-за Сердца, что ему казалось, будто пол пружинит у него под ногами. Агата вопросительно посмотрела на него, и Генри сообразил, что так и не успел рассказать, зачем они вообще сюда пришли.
– Умник думает, что три картинки – в тронном зале, в библиотеке и эта – помогут ему найти корону, – объяснил принц, вставая рядом. Настроение исправилось даже у него.
Все три рисунка явно сделал один и тот же человек – Генри узнал его манеру рисовать завитушки на облаках и крошечных людей, выглядывающих из окон дворца. И теперь Генри был точно уверен: на одном из трех рисунков чего-то не хватало. Вот только в рисунках было слишком много деталей, и он никак не мог сообразить, что же не так.
Генри оглянулся на остальных: принц рассматривал вещи, Роза расставляла по полкам все, что в темноте год складывала как попало, а Агата постепенно зажигала новые светильники: разбирала их и сажала внутрь болотные огни. Присмотревшись к светильникам, Генри понял, почему никто не сообразил, для чего они нужны: эти сложные конструкции из перепутанных стеклянных трубок и шариков даже близко не были похожи на факелы, Генри представить не мог, как Агата с ними управляется.
Словом, все были чем-то заняты, и Генри сел на пол перед рисунком. Он не собирался сходить с места, пока не разгадает загадку.
Но подумать ему удалось недолго. Сначала он услышал принца: тот зашипел, как от боли. Генри резко развернулся к нему – тот прижимал к груди правую руку, на вид совершенно здоровую, но Генри тут же вспомнил: он же чувствует не только свою боль.
Агата стояла рядом с одним из светильников, на котором не хватало стеклянного шарика. Правая ладонь у нее поблескивала, и Генри сразу понял, что произошло. Агата с непривычки слишком сильно надавила на тонкое стекло – и раздавила его.
Секунду спустя Генри уже стоял рядом, держа ее за запястье. Стекло – красивый материал, но осколки… Он застыл, не зная, что делать. Когда в тебя попала стрела, все просто – вытащи ее и останавливай кровь. А это… Мелкие куски стекла изрезали всю ладонь, кровь тяжелыми каплями набухала вокруг них и падала вниз, а Агата так и не сдвинулась с места, не издала ни звука, будто одеревенела. Генри изо всех сил мысленно звал кошек Тиса, но те не приходили. Похоже, у них были свои правила помощи.
Генри чувствовал, как у него самого начинают дрожать руки. Теперь Агата не сможет ничего написать или починить. У него не получится вытащить все осколки, а если перевязать ей ладонь – стекло вдавится только сильнее. Так они и стояли, беспомощно глядя друг на друга, кровь текла все быстрее, и мелкие удары капель об пол грохотали у Генри в ушах. А потом его оттолкнули.
Принц пару секунд смотрел на ладонь Агаты, на то, как мелкое стекло блестит сквозь темную кровь, как будто никак не мог на что-то решиться, – и внезапно схватил Агату за израненную руку. Та вскрикнула так, что Генри подскочил. Ему показалось, принц сошел с ума, и Генри уже хотел отбросить его в сторону, но тут крик Агаты перешел в тихий, неуверенный стон, и принц разжал руку.
Изрезанная ладонь была целой, ни царапины. Агата недоверчиво пошевелила пальцами, сжала и разжала кулак – и кровь, и стекло пропали.
– Твой дар, – пробормотал Генри. В этот бесконечный день он, кажется, окончательно разучился удивляться. – Ты не только чувствуешь боль.
Принц не ответил. Он был весь белый и дышал с таким трудом, что от усилия у него подрагивали губы. Генри обхватил его за плечо – ему показалось, принц сейчас рухнет на пол, – но тот оттолкнул его.
Даже ребенок толкнул бы сильнее – но Генри послушно убрал руку.
– Так, значит, шкатулка, которую король велел положить сюда, ни при чем, – протянула у них за спинами Роза.
Она стояла рядом с Сердцем, и Генри сразу понял, что она имела в виду: оно загорелось ярче, будто набралось откуда-то сил. Тяжелое золотое сияние, не похожее ни на факелы, ни на болотные огни, пробивалось сквозь переплетение кораллов ларца,
