– Ой, не могу-у-у…
– За нами… и обогнал…
– Не заметили мы-ы-ы…
С трудом поднимаю голову и спрашиваю через смех:
– Калитку-то закрыть не забыл?
– А отлить? – подхватывает Ильяс.
Ульский начинает застегивать ширинку.
– Отлил-отлил, – смеется он.
– По дороге расплескал?
– Не-е-е, до ели донес.
– И там ручеек пустил? Ха-ха…
Феерическая картина, наверное: горная поляна, залитая лунным светом, а в самом центре подростки катаются по поляне, держась за животы.
Все-таки смех хорошее лекарство, но в разумных дозах. Мы уже досмеялись до боли в животе, надо как-то успокаиваться, а то смех потихоньку переходит в истерику. Подняться на ноги не удалось, так на карачках до реки и дополз. Там я просто сунул голову в воду. Друзья тоже к реке приползли. Савин растер лицо, сел на ближайший валун и спросил:
– Нет, пацаны, а что это все-таки было?
– Медведь, конечно, что ещё? – пожал плечами Переходников.
– Да ладно, какой такой медведь? – отжимая носки, говорит Ульский. – Нет тут медведей.
– Да? А что тогда это было? Мы все видели. Большая туша, и рычала так грозно.
– Жек, я не знаю – чего вы там видели, но медведей тут нет. Чего только со страху не померещится?
– Нам не мерещилось. Там точно кто-то был. Серег, скажи…
– Был, – киваю я. – Что-то большое и живое.
Ульский пожимает плечами и, беря кеду, нюхает её.
– Хорошо хоть кеду отмыл, – тихо ворчит он, – а то в коровью мину под елью вляпался.
Я чуть не подскочил. То-то запах знакомый показался. Ну и позорище, коровы испугались. Стыдоба-то какая. Она, скорей всего, по той пологой тропе поднялась, и паслась там спокойно до темноты. Услышала нас и подошла ближе. А мы ее за дикого зверя приняли…
Бедняжка, наверняка испугалась больше нашего.
Ребята слов Ульского про коровью мину не слышали, обсуждая, как они лихо вниз по склону неслись и кто больше испугался. Лучше им о корове не говорить. И вообще, пора костер запаливать и спать ложиться.
Поднимаюсь, иду к сухостоине и тащу ее к кострищу. Ребята идут следом.
– Олег, давай топор.
– Ой, – и Савин смотрит на меня.
– Что «ой»? Топор, говорю, давай.
– А он там.
– Где там?
Олег показывает на Лысый Горшок.
– Там… где-то…
Вечно у Савина получается не здесь, а где-то там. Вздыхаю, ведь не пойдет он сейчас за своим топором. И винить его не за что. Он, от испуга, топор бросил, я за сухостоину схватился. У каждого своя реакция на испуг, но он все равно виноват, значит, инструмент мы ему найдем. Я вытаскиваю свой туристский топорик и вручаю его Олегу:
– Раз ты бросил свой нормальный топор, тогда вот этим малышом чекрыжишь ствол на метровые чурки.
Савин берет топорик и начинает рубить.
– Помогли бы, пацаны… – буркнул он остальным.
– Пойду досыпать, – сразу зазевал Ульский, – кеды и носки до завтра высохнут. Покедова, пацаны.
И уходит к палаткам. Олегу начинает помогать Женька со своим таким же топориком.
– Я сейчас, – говорит Ильяс, бросает свой топорик и направляется вслед за Серегой.
Пока Савин и Переходников, что-то бормоча под нос, рубили еловый ствол, я наломал мелких веток и, раздув угли, разжег
