обновленное «Солнечное регги», которое заняло первые строчки в хит-парадах.
Разговоры в беседке стихли. Наши ребята были, естественно в курсе, что автор, точнее один из авторов регги сидит рядом, но помалкивали, иногда незаметно для ФСИНовских показывая мне большой палец. Валера Истомин дружески толкнул меня кулаком, Жихарев, Легких и Любшин подмигнули. Всю эту пантомиму, естественно, заметили, но вопросов не задали.
Песня кончилась, следом начался блок новостей, и Петрович сделал звук тише. И тут захрипела рация у лейтенанта, вышедшего во двор покурить с нами за компанию:
– Сто сороковой, ответь сто четвертому!
– О, – удивился тот, прибавляя на рации громкость, – Ананси на связи! Тихо, мужики, сейчас наверняка прикол будет.
Ребята заинтересованно притихли.
– Что за Ананси такой? – спросил Истомин лейтенанта.
– Паучок который, – усмехнулся тот. – Паучками мы техников ТСО кличем. А Тоха, по созвучию фамилии – Ананьев, прозвище и получил. Ночной грозой аппаратуру повредило, целый день ребята возятся…
Техника мы видели десять минут назад. Он, нагруженный мотками кабелей, прошествовал мимо, и вид имел… ну очень непрезентабельный.
– Здесь, сто сороковой, – после повторного запроса «сто четвертого» ответила рация.
– У шлейфа на третьем, какой провод минусовой?
– Синий.
Рация пшикнула пару раз, а потом проскрипела:
– В пучке только два цветных провода – красный и зеленый.
– Красный – плюс, – раздраженно ответил «сто сороковой».
Последовала небольшая пауза, а затем скрипучий голос удивленно спросил:
– А зеленый тогда какой?
Грянул хохот, заглушая все то, что высказывал в эфир «сто сороковой». Наши ребята были технически подкованы, и каждый знал расклад полюсов по цветам – если пара проводов в кабеле имеют различную маркировку и только один соответствует цвету полюса, как в этом случае плюсовой «красный», то другой провод, все равно какого цвета, по умолчанию будет противоположным, то есть – «минусом».
– Очень подкованный технарь, – отсмеялся Жихарев.
– Нет, что ты, Макс волокет и хорошо волокет. Просто вызвали его после обеда, а он с похмела бедняга. А подлечиться боится. Враз попадется.
– Понятно, – кивнул Олег. – Сочувствую.
Мужики понимающе закивали – весь день без опохмела, да по такой духоте…
– По времени пора уж закругляться, – проворчал Истомин, невольно посмотрев на часы. – Чего они там валандуются? Давно бы дома были…
– Надо жене позвонить и предупредить, что задержусь.
– Привет от меня передай, – сказал Валера и, заговорщицки подмигнув, прошептал, – всему честному семейству.
– Тихо ты! – прошипел я, озираясь, но никто на наше шептание особо внимания не обратил. Дело в том, что на УЗИ нам просветили двойню. Наталья, жена Валеры, как раз на аппарате в тот день работала, поэтому Истомин в курсе. Чтобы не сглазить, Марина попросила пока никому не говорить.
Я достал мобилу, но не успел снять блокировку, как телефон завибрировал вызовом, и на дисплее засветилось любимое лицо. Отошел в сторону и нажал кнопку.
– Да, любимая.
– Сереженька, что-то тревожно мне. Ты когда домой вернешься?
– Мариш, я сам домой хочу. Соскучился… скоро приеду, любимая, скоро…
– Приезжай скорее.
– Хорошо, Мариш, постараюсь…
Из здания вышел полковник Белкин и, разговаривая по телефону, бодро прошагал до бронемашины.
– Неспроста, – пробормотал Истомин.
Я с Валерой был полностью согласен. Когда Николаич с таким видом разговаривает по телефону, то за этим обычно следует «выезд».
