командования, был разработан этот план. Наше наступление началось, как мне помнится, девятого марта, но спустя двое суток завершилось из-за непогоды. Дороги – сплошная жидкая грязь. Окопы, землянки – все залито водой. Что тут сделаешь! Стихия на этот раз победила человека.
Император говорил вполне искренне, и все же, он, похоже, прислушался к моим словам.
«Надо проверить».
– Можно еще вопрос?
Царь утвердительно кивнул головой и потянулся к папироснице.
– Сколько погибло солдат во время этой операции?
Николай II только хотел поднести пламя спички к папиросе, но отвел руку, затем достал папиросу изо рта и с нескрываемым удивлением сказал:
– Мне докладывали, но точно не скажу. По-моему… около двух тысяч. А что?
– Если бы эта операция не была вовремя остановлена, то в ходе ее погибли бы около восьмидесяти тысяч русских солдат и офицеров.
Император нахмурился, потом прикурил, стараясь не смотреть на меня. После долгой паузы бросил на меня уничтожающий взгляд и сказал осуждающе:
– Вы поступили бесчестно. Все знали, но ничего мне не сказали.
– Во время нашей предыдущей встречи вы мне ясно дали понять, что ничьи советы вам не нужны. Я принял это как должное, ваше императорское величество, предоставив вам свободу выбора.
Царь сделал подряд две глубокие затяжки, потом медленно загасил папиросу в пепельнице и, избегая встречаться со мной глазами, повернулся в сторону окна. Некоторое время смотрел на низкие, темные тучи, висевшие над городом, потом произнес, так и не повернувшись ко мне лицом:
– Вы свободны, поручик.
Распутин вышел вместе со мной, не сказав за все это время ни слова. Только когда я, надев пальто и шапку, был готов выйти на улицу, негромко сказал:
– На днях еду домой. Вернусь ли – не знаю. Прощевай, Сергей.
– Даст бог, свидимся, Григорий Ефимович.
– Не знаю. Не знаю. Душу чего-то щемит. Словно навсегда уезжаю.
Не знаю, насколько повлиял наш последний разговор на правителя России, но когда в ставку прибыли французские министры с просьбой прислать русских солдат на помощь Франции, их приняли довольно сдержанно. Отголоском этого стали статьи в газетах, в которых писали, что французам и англичанам, если они хотят победить в этой войне, надо не сидеть за колючей проволокой и держать оборону, а наступать. В результате союзники уехали ни с чем.
В его следующий приезд из ставки я был вызван к царю телефонным звонком из императорской канцелярии. Николай II на этот раз был улыбчив и явно чем-то доволен. Даже поздоровался со мной первым и сразу задал ставший уже привычным вопрос:
– У вас есть что-либо новое для меня?
– Да, ваше императорское величество. Как для вас, так и для германского императора. С чего начать?
– С моего кузена.
– Морская битва между флотами Германии и Англии произойдет 31 мая – 1 июня 1916 года, в Северном море близ датского полуострова Ютландия. В ней примут участие около двухсот кораблей с обеих сторон, причем ни та, ни другая сторона не добьется большого успеха.
– Это все?
– Да, ваше императорское величество.
– Хорошо, – и он нажал кнопку электрического звонка. На пороге буквально спустя мгновение появилась фигура дежурного офицера.
– Бумагу, письменные принадлежности, конверт. Да и подготовьте сургуч, чтобы письмо запечатать.
Когда мое письмо было вложено в запечатанный конверт и унесено для отправки в Швецию, император снова обратился ко мне:
– Порадуете чем или снова опечалите…
