со всей весёлостью, на какую была способна. – Ксиде вряд ли стоит ваших усилий, она выжата, как старая тряпка. Пойдём со мной, в мир по ту сторону Церковных дверей, и пусть все твои собратья присоединятся к нам. Я покажу вам самое яркое из всего, что там есть! Сотку вам всё, что пожелаете, создам красоту, цвет и свет! И вы поймёте, что можете быть ярче фонарей, ничего не съедая. К яркости ведёт много разных путей.
Мыш засомневался.
– Я слыхал, что в мире снаружи легко оказаться раздавленным или прихлопнутым метлой. Мы хотим быть яркими! Яркими и великими! Чтобы никто не осмелился нас раздавить или что-то с нами сделать метлой.
Я надолго задумалась, и в моих многочисленных глазах показались слёзы.
– Кажется, я знаю, как вам получить желаемое, оставив Ткачиху в покое и не съедая её.
Я отправилась к Ксиде и устроилась на сгибе её локтя, полная тоски, словно сеть мух, – я стала правильной паучихой и знала, для чего нужны мухи и паутины и почему мухи не хотели со мной разговаривать. Я рассказала ей всё, что узнала и задумала. Она грустно улыбнулась; её белые глаза мерцали, губы легко и нежно коснулись моей спины. Это было похоже на прикосновение лунного света, и я успокоилась.
Я начала ткать множество вещей, готовясь к уходу и исходу мышиного королевства. Прежде всего я соткала зелёные чулки, зелёные ботинки с подошвами из древесины церковных скамеек и длинный чёрный парик с блестящими кудрями. Отправила гонца в Трущобы масочников за маской из золота и павлиньих перьев. И поскольку меня попросили, за много дней, недель, месяцев и лет, ибо я всего лишь маленькая паучиха, а не Звезда, я соткала длинный жёлтый сюртук с золотой нитью в каждом шве.
Сказка о Плаще из перьев
(продолжение)
– Они упражнялись, пока я ткала, громоздились друг на друга и создавали необыкновенные формы, соответствующие их изощрённому чувству юмора: сначала кошку, потом собаку, затем волка и льва. Именно тогда они научились открывать пасть-из- мышей и рычать так, что пугались голуби, жившие на стропилах, и оттуда на пол сыпался дождь из белых перьев. В завершение они аккуратно соорудили из самих себя человеческую фигуру, на копошащиеся плечи которой мы надели жёлтый сюртук; на её ползучей голове я закрепила золотую маску, а на извивающиеся ноги натянула чулки и башмаки.
Далее выбрали мыша, который заключил со мной сделку голосом голема: он попросил придумать им хорошее имя, в котором ничего не было бы связано с усами, хвостами или лапами. Я предложила имя Костя – так звали гробовщика; наверное, сильно размечталась в тот момент.
«Но вы оставите Ксиде в покое?» – спросила я, не смея надеяться.
«Если ты обеспечишь нам развлечения в виде источников яркости, мы точно не посягнём на её жизнь», – великодушно пообещал Костя.
И вот я нахожу для них цвета, а они не трогают сердце Аджанаба. Я дам им плащ из твоих перьев, за что умоляю меня простить. Не могу позволить, чтобы хотя бы зуб коснулся её руки!
Манжета еле слышно засопела и резко подняла одну из иглоножек, натянув золотую нить.
– Что касается моих лап, ты уже должен был догадаться. Это сделала Фолио, создавшая все чудеса Аджанаба, среди коих я – самое маленькое и никому не известное. Я просила её об этом, умоляла, чтобы стать достойной Ксиде. Похожую историю ты услышишь в каждом городском квартале и округе. Я заплатила ей шёлком; столько шёлка мне никогда не приходилось исторгнуть из своего тела – я чуть не умерла от усталости. Но ей требовалось его очень много, чтобы что-то улучшить в суставах дочери. – Манжета радостно постучала передними лапами друг о друга. – Странно думать, сколь многое в её ребёнке сделано из того, что аджанабцы любили больше всего на свете! Она исполняет желания, как джинн, но, увы, слишком многое берёт взамен. Наверное, джинны тоже так делают. Я хотела ткать не только паутины, и Фолио сделала мне одолжение. Она сказала, работа со мной потребовала значительного усердия.
– Что он сделает со мной, когда перья в хвосте закончатся?
Паучиха ответила не сразу, с несчастным видом постукивая своими иголками.
– Возможно, тебе следует вспомнить моего отравителя, – неуверенно предложила она.
– Почему ты хранишь ему верность? – вскричал я. – Мне дела нет до твоего отравителя! Моя клетка крепка, и перья, которыми он владеет, меня сковали. А тут ещё твой пузырёк минувших дней да иголки! Сделай что-нибудь, если так его ненавидишь: отопри клетку, укуси его, не будь жалкой служанкой, словно тебе другое не по силам!
От досады я вцепился в почерневшие прутья, но Манжета лишь бросила на меня холодный взгляд, покачиваясь на своих нитях.
