волнах.
Семёрка сжимал свой пустой рукав и не смотрел вниз, хотя его желудок скручивало с каждым влажным и податливым шагом. Он облегчённо вздохнул, когда пляж из глаз уступил место серой глине и остовам листьев, вокруг вырос хилый лес из облезлых берёз, лиственниц и кривых дубов. Ни один лист не трепетал на унылом ветру.
Однако Семёрка не знал, где её искать. Он бродил по лесу и не слышал птичьего пения, не видел оленей, жующих жёлуди, не замечал торопливых мышей. Не было солнца, и он не знал, куда идёт… однако всё равно шел. Он замёрз и окоченел от сырости, которая ползла по нему, словно пара ящериц.
– Что ты натворил, глупый старый калека?
Голос раздался ниоткуда: серо-белый лес вокруг него был пуст и недвижен. Но голос был знаком – хорошо знаком.
– Темница, где ты? – шёпотом спросил он.
Одно из деревьев – старый кривой ясень – повернулось, и это была его Темница. Её коричневые волосы от сырости прилипли к шее, глаза были широко распахнуты, и в них стояла печаль. То, что осталось от платья, выцвело и прилипло к телу. Семёрка побежал к ней… А кто бы не побежал? Он побежал к ней, и она обняла его за шею, уткнулась лбом в изувеченное плечо.
– Зачем ты пошел за мной? Как ты вернёшься назад, глупый мальчишка? – уныло проговорила она, качая головой.
– Я пришёл спасти тебя, – сказал он, изумлённый и смущённый. – Мы ведь всегда так делаем, разве нет? Мы спасаем друг друга.
Темница оттолкнула его:
– Мне не нужно, чтобы ты меня спасал! Ты хоть понимаешь, чего мне стоило сюда попасть?
– А ты хоть понимаешь, чего мне стоило тебя найти? – взорвался Семёрка.
Темница повернулась на пятках и выставила свою древесную сторону, рябую и окаменевшую… и гладкую, без хвоста. Он её не увидел, потому что теперь она полностью была деревом, без хвоста с милой кисточкой.
– Я заплатила плотью паромщику и его жутким ящерицам. Наверное, ты тоже? Ты потратил последнюю дхейбу, чтобы попасть сюда? Чтобы
– Не последнюю.
Глаза Темницы полыхнули, и её кожа слегка порозовела от гнева, перестала быть серой. Она набросилась на него, чуть не сбила на лесную землю и поцеловала с такой яростью и жестокой силой, что он едва не задохнулся. В холоде и тумане её рот был горяч, они стукнулись друг с другом зубами. Темница прокусила ему губу и отпрянула, её рот был в его крови, алой на сером.
– Ты этого хотел, да? Благодарного поцелуя спасённой девы? Её милую ручку в своей? Глупый взмах коровьих ресниц? Ты такой же, как сын мельника!
– Нет! Темница, я никогда такого не желал, ты ведь знаешь!
– А почему нет?
Она пронзительно и горько рассмеялась. Семёрка посмотрел на неё глазами полными слёз; его спина бессильно согнулась, а рукав повис.
– Некоторые вещи невозможно забыть, – прошептал он. – Скажи, что ты видишь, когда смотришь на меня? Скажи, что видишь мужчину. Скажи это!
Темница съежилась, на её лице появилась уродливая гримаса. Теперь она выглядела гораздо старше: жёсткая и суровая линия челюсти, совершенно иное лицо – ни следа от ребёнка, чей призрак в ней жил.
– Кости, – прошипела она. – Я смотрю на тебя и вижу кости, кости и монеты.
– Знаю, – Семёрка снова потянулся к ней, и она позволила себя обнять, дрожа как пойманная лань. – Ты спасла меня, моя единственная подруга. Я должен был тебя спасти.
– Я пришла сюда по своей воле! Должна была прийти. Я отправилась к озеру…
– Знаю! Я тоже! Ты видела её?
– Да! Она была такая красивая, и у неё такое мрачное лицо…
– Ты испугалась?
– Нет, ох, да… А ты?
– Конечно! Ты это сделала?
– Мне пришлось! Ты…
– Да… Тебя стошнило?