Паромщик оттолкнулся шестом от берега и исчез в тумане. Ещё некоторое время был слышен плеск воды, точно детский плач вдали.
– Итак, – сказала новоприбывшая, – с этим всё ясно. О Повелительница Змей, Убийца Вепря, Звезда Джунглей! Твой брат беспокоится о тебе.
Сказка Повитухи
В молодости я была гусыней.
И не надо смотреть на меня разинув рот. Гуси в моём краю – обычное дело, а край мой лежит так далеко на востоке, как на севере – плавучие льды. Летя по небу, мы были словно рука, что проходит по лику солнца, и леса погружались в тень. Меня тогда звали Гнёздышком и так зовут до сих пор.
Но это было давно. Теперь я женщина, моя стая погибла, а мой брат был королём – некоторое время.
Возможно, вы слышали эту историю. Она не такая известная, как сказка о прожорливых змеях, но кое-где о девочке-гусыне и о том, как они с братом убили тирана, менестрели ещё поют.
Моему брату не пришлось по нраву одинокое кресло в пустынном замке. Он прошел долгий путь, чтобы вступить в орден Отцеубийц в Аль-а-Нуре, где обрёл мир и носит красное одеяние. Я не была с ним в момент принятия обетов, хотя за мной послали людей во все концы мира, чтобы уговорить меня вернуться домой. Однако то место и тот замок с его реками и тайнами не был моим домом, и я пряталась, когда слышала зов. Брату сказали, что отыскали гусынь и девушек, но не меня, что была и тем и другим. Он склонил голову и вышел прочь из мира и из нашей истории.
Я отправилась на поиски нити, что выбилась из материнской сказки, намереваясь вернуть её на положенное место в шитье. И так нашла для себя Подвиг. Возможно, это наследственное. Я преследовала нить в высоких горах, увенчанных снегом, как бороды мудрецов, и на берегу, где море лежало передо мною, гладкое точно платье. Мир обширнее, чем предполагают люди. Мне понадобились годы, и по пути я училась всему, что могла бы мне передать моя прабабка. Я стала ведьмой травы-и-листвы; научилась готовить любовные зелья и зелья от простуды, лекарства от подагры для тех, кто мог мне заплатить, а также научилась смотреть в небо, чтобы сказать молодой девушке, будет её муж блондином или брюнетом; помогала рождению ребёнка, когда придёт время, и хоронила в свой черёд. Серебро, похожее на перья, вернулось на мои виски. Время и расстояния не беспокоили меня: когда чему-то учишься, их не замечаешь.
Наконец я попала в то место, которое когда-то начала искать, – в выжженное кольцо деревьев и старых хижин, наполовину заросшее золотой травой, где шкура дикой кошки висела на ветке, а гусиные перья носились будто пепел над тропинками, что вели от хижины к хижине. Должно быть, стая много раз возвращалась туда, чтобы оплакать себя! Почерневшие остовы хижин пахли колёсной мазью и палёным деревом. Солнце светило ярко и жестоко, пока я шла сквозь руины. У моих бёдер колыхался старый красный кушак из шкуры левкроты. Это место не привлекало даже грабителей, и я в тысячный раз оплакала мою мать.
Когда солнце кануло в холмы на западе, я услышала, как в отдалении всхрапнул жеребёнок, и обнаружила поблизости маленькую чёрную лошадь, жевавшую длинную сухую траву. Она была обычной – не великой чёрной Кобылой, которую я жаждала увидеть, – но не боялась меня и обнюхивала мои карманы в поисках яблок. Убедившись, что их нет, лошадь затрусила прочь. Я же, прислушавшись к чутью лошадницы, последовала за ней. Вскоре я бежала со всех ног, стараясь не упустить её из виду, и истекала потом. Частенько лошадь ждала меня где-нибудь, а потом снова пускалась лёгким галопом. Так мы добрались до входа в огромную пещеру. К тому моменту, когда я приблизилась к расщелине в скале, лошадка исчезла.
Пещера была так же пуста, как и разрушенная до основания деревня. Как я хотела увидеть Кобылу! Даже жуткого Лиса! Но внутри было пусто, и стены оказались гладкими. Никакой дверцы, чтобы пройти, или волков, выходящих навстречу. Если Спящие лежали внутри, к ним больше не было пути. Я опустилась на земляной пол пещеры и крикнула. Мой голос пробудил лишь слабое эхо.
Мои старые кости так устали, и я прошла такое расстояние! Признаюсь, я заплакала. И уснула там, в грязи, прижав кулаки к измазанному лицу, словно ребёнок. Когда я проснулась, он сидел рядом со мной на корточках.
– Зачем ты здесь? – спросил он, и проснулось эхо… И какое эхо!
Он был мужчиной с кожей цвета бумаги, белее бумаги и бледнее любой смертной кожи, будто снег поверх снега. Его волосы, прямые и длинные, ниспадали до талии, а за плечом висела длинная зазубренная костяная острога. Его глаза сияли золотом, согнутые в коленях ноги были покрыты серебристыми татуировками – я не смогла прочесть крученые, изогнутые буквы незнакомого алфавита…
Так вот, я знаю свою траву, свои листья и свои истории. Лаакеа Острога-Звезда никогда не смотрел мне в глаза, но я его знала.
