боялся, она была такой странной… Мальчик почти забыл, какой странной девочка казалась поначалу, какой странной была сейчас и какой непохожей на девушек, чьи чёрные волосы он преследовал среди деревьев.
– Ты устала? Может, мне уйти? – прошептал он.
Она сделалась прежней и устремила на него взгляд, полный теплоты, похожий на взгляд кошки, которая хочет, чтобы её погладили.
– Нет, прошу тебя! Я хочу услышать ещё. И узнать, каким Ожог увидела город артистов. Как странно не знать, что будет дальше…
Мальчик грустно рассмеялся и провёл рукой с браслетом по глазам девочки, нежно их закрывая.
Буквы плясали. Он читал как можно медленнее, его голос был неуверенным, точно заячий след на снегу…
– Я следовала по аджанабским улицам, как мне велели, и они оказались круче, острее и у?же, чем я могла себе представить. Они неумолимо свивались в центре. Луна не успела всплыть надо лбом Врат, как я нашла фонтан, а перед ним – танцующую девушку без пальцев.
Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа
(продолжение)
Скрипачка оказалась моложе, чем я думала: наверное, когда Симеон её нашел, она была почти ребёнком. Теперь она стала взрослой, в расцвете лет, с морщинками от смеха у глаз и коричневой, сильно загорелой и обветренной кожей. Женщина играла обеими руками на своих жёстких как проволока волосах и уверенно постукивала носком красной туфельки. Песня была не погребальным плачем по городу, который услышали Врата, но чем-то коварным и змеиным, в ритме стаккато – таким, что извивалось и виляло, знало о чём-то сокровенном, известном лишь скрипачке. Я ждала, пока мелодия смолкнет; не могла её прервать.
Наконец Аграфена остановилась, согнувшись в талии, выставив вперёд ногу и не касаясь земли. Не дрогнув ни одним другим мускулом, она повернула голову и подмигнула мне. Врата ошиблись – её глаза были зеленее пальмовых листьев, и в них слабо мерцал огонь, который на миг показался мне знакомым… Но нет, это было невозможно.
Она окинула меня взглядом, и на её милом лице расцвела заговорщическая улыбка.
– Ты джинния! – воскликнула я, выставив палец, как обиженный ребёнок. – Неудивительно, что на твоих волосах можно играть! Как ты сделала их такими жёсткими?
Аграфена рассмеялась – звук был резкий, словно кто-то разворошил угли кочергой.
– Боюсь, всего лишь на четверть, и по отцовской линии… Так уж вышло. – В её взгляде, устремлённом на меня, тускло мерцало пламя. – Не всем, знаешь ли, суждено почивать на шёлковых диванах под сводами Каша. И, как во мне, в волосах лишь четверть дыма. Если за ними хорошо ухаживать, этого хватает, чтобы они слушались.
– Но как? Ведь запрещено спариваться с людьми! После смерти Кашкаша нас вынудили согласиться на это. Многие в тот день угодили в ложки и лампы, потому что не могли устоять перед искушением в виде опозоренных девушек и никчёмных юношей, которым можно было помочь. Полукровок не было несколько веков! Даже больше.
– Спасибо, что удостоила меня таким словом. Но, как уже было сказано, я не полу-что-то-там. В моём плотном теле лишь четвертушка дымной крови. Если хочешь кого-то наказать, тебе придётся выкопать моих деда с бабкой – уверена, они очень разозлятся.
Я не знала, что сказать. Её просто не должно было быть. У нас дома её бы немедленно сожгли, а ту часть, что не горела, утопили бы на дне моря. Таков договор, засвидетельствованный Кайгалом. Люди заставили нас его подписать, чтобы обезопасить своих драгоценных детишек.
Наконец я сосредоточилась на самой простой вещи, которую смогла вспомнить.
– Меня послали Врата, – сказала я.
– Симеон? Скоро придёт время пригнать ему мулов. Он уже попросил тебя называть его Аджанабом? Глупенький старый фермер, но душа у него такая, что лучше не найдёшь.
– Я из армии, которая стоит снаружи. Армии королей и королев, желающих сровнять это место с землёй.
Лицо Аграфены потемнело – джинния на четверть умела мрачнеть.
– Да, я знаю, о чём ты, – громко сказала она.
– Я пересекла стену, чтобы найти то, что ищут мои братья и сёстры: маленькую шкатулку из сердолика, не больше моей руки.
– Твои братья и сёстры?
Я втянула свой дым, и сверкнули драгоценности на поясе.
